— Я выражусь еще яснее, — продолжал граф. — Вы понимаете, о чем я спрашиваю? Если вы не будете мне отвечать, вам останется жить одни лишь сутки!
— Как! — закричал Морлиер.
— Я не знаю, как вы умрете, но умрете вы непременно. Если же, напротив, вы будете со мной откровенны и расскажете все, что знаете, я награжу вас щедрее, чём сделал бы это Людовик XV.
— Что же вы хотите знать? — спросил Морлиер.
— Все, что вам известно о ночи 30 января 1725 года.
— Я расскажу все, что знаю, — отвечала Бриссо, — мне нет никакой нужды что-то скрывать.
— И мне тоже, — прибавил Морлиер.
— Так говорите!
— Сейчас расскажу, только я должен признаться, что мне не многое известно. Если бы меня стали резать на куски, я все равно не сказал бы больше — разве сочинил бы какую-нибудь историю.
— Я буду задавать вопросы, а вы отвечайте мне.
Настала минута молчания. Сен-Ле, по-прежнему любуясь картиной, стоял перед дверью. Граф продолжал:
— Это вы, Морлиер, 30 января приходили к Урсуле Рено?
— Я, — отвечал шевалье.
— Кто вам дал это поручение?
— Барон де Монжуа.
— Вы заранее обо всем договорились с мадемуазель Бриссо?
— Верно, месье.
— Кто придумал этот план?
— Де Монжуа.
— Что именно вы должны были сделать и что сделали?
— Ничего. Моим визитом к милашке оружейнице и ограничивалось данное мне поручение. — Граф обернулся к Бриссо и сказал: — Теперь вы расскажите, что должны были сделать и что сделали?
— Я праздновала в тот вечер новоселье в моем домике, — отвечала Бриссо, — и давала первый ужин. У меня должен был собраться весь цвет высшего общества. Этот маленький праздник стоил покойному Сент-Фоа четыреста луидоров.
— Вы ездили за Урсулой Рено?
— Ездила, месье.
— Кто вас послал?
— Барон де Монжуа и граф де Шароле.
— Они ввели вас в курс дела?
— Не совсем. Я знала, что какая-то женщина хочет просить какой-то милости, но я не знала никаких подробностей. Когда я приехала к мадам Рено, она была предупреждена и ждала меня. Мы поехали. Дорогой она ничего мне не говорила, только все время плакала. Я утешала ее, говоря, что она получит то, что желает. Когда мы приехали, я оставила мадам Рено в маленькой гостиной, как было условлено.
— А потом?
— Потом я не занималась ею и не видела ее больше.
— Что она делала?
— Я не знаю.
— А вы? — спросил граф Морлиера.
— Также не знаю, — отвечал шевалье.
— Не верю!
— Вот, что мне еще известно, — поспешно сказал Морлиер. — Приехав с Бриссо, мадам Рено осталась на несколько минут в маленькой гостиной, потом слуга — Сен-Клод, кажется, — пришел за ней и отвел ее в сад. Это я точно знаю, потому что в ту минуту, когда я входил в большую гостиную, видел, как слуга и эта женщина прошли мимо меня.
— А потом?
— Я больше не видел мадам Рено.
— Ее не было за ужином?
— Не было.
— Она не видела Шароле?
— Нет.
— А Шароле не выходил из-за стола во время ужина?
— Не могу сказать: это было так давно, что в памяти моей все перемешалось. Я не помню, отлучался Шароле или нет.
— Барон де Монжуа был за ужином?
— Да, он пришел в числе первых.
— Он отлучался?
— Тоже не помню.
Граф обратился к Бриссо.
— А вы?
— У меня, как и у Морлиера, все в голове перемешалось, — отвечала Бриссо.
— Однако кто убил Урсулу Рено — это вы должны знать!
— Я не знаю, — отвечал Морлиер.
— И я, — прибавила Бриссо.
— Вы осмеливаетесь это говорить! — закричал граф в бешенстве.
— Я говорю правду, — ответила Бриссо, — я поклянусь всем, чем хотите. Я решительно не знала, что женщина, о которой вы говорите, была убита, я даже не знала, что она умерла.
— Как! Преступление было совершено в том доме, где вы находились. Женщина была убита у тебя, презренная тварь! Похоронена в твоем саду, а ты не знаешь, что эта женщина умерла!
— Клянусь!
— Ты лжешь!
— Я не лгу!
— И я клянусь! — прибавил Морлиер. — Клянусь моей шпагой, я говорю правду!
Граф скрестил руки на груди.
— Как тогда объяснить, — продолжал он, — что преступление совершилось, а вы этого не знали?
— Если оно совершилось во втором часу утра, — сказал Морлиер, — я не мог ничего знать, потому что ровно в час полицейский отвел меня в тюрьму.
— О! — воскликнула обрадованно Бриссо. — Ваши слова помогли мне вспомнить… это было давно, но теперь я припоминаю…
— Что? — спросил граф поспешно.
— В час ужин был кончен, и Шароле предложил нам покататься в санях на Версальском пруду. Решили ехать сразу же и кататься при факелах. Тогда было очень холодно, и вода замерзла. В ту минуту, когда мы садились в экипажи, шевалье де Ла Морлиер был арестован.
— Это правда, — сказал Морлиер, — я теперь вспомнил все подробности. Я вышел из дома и ставил уже ногу на подножку кареты, когда полицейский показал мне свое предписание. Сопротивляться было глупо — я повиновался, а Шароле, Лозен и Фиц-Джемс, сидевшие в первом экипаже, весело расхохотались, пожелав мне спокойное ночи.
— Я сидела в том экипаже, в который садились вы, — продолжала Бриссо, — возле меня сидели де Рие, а напротив барон де Монжуа. Когда вас арестовали и увезли, смех прекратился. Монжуа выскочил из экипажа, говоря нам:
— Мы довольно смеялись. Теперь надо помочь Морлиеру приехать к нам в Версаль. Я берусь за это!
Потом мы все уехали, а барон остался освобождать Морлиера.
— Он это сделал только полгода спустя, — заметил Морлиер.
— Итак, Монжуа остался один? — спросил граф.
— Да.
— В котором часу на другой день вы возвратились в свой домик, Бриссо?
— Я вернулась только через неделю.
— Как это?
— Покатавшись по пруду, мы устали. Граф де Шароле радушно принял нас в своем версальском особняке, мы отдохнули несколько часов, а потом вместо того чтобы поехать в Париж, отправились в замок Фоссез, где собирались поохотиться. В замке мы пробыли целую неделю.
— И все было в порядке в домике, когда вы вернулись?
