— Я скажу Бине.
— Она приедет, государь!
— Ришелье! — сказал король смеясь. — Вы — дьявол!
— Пусть так, но признайтесь, государь, что хоть я и дьявол, но на сей раз держу ключи от Рая. Позволите ли вы мне, государь, выйти здесь из кареты?
— Зачем?
— Чтобы служить королю, — смеясь ответил Ришелье.
— Мне нечего возразить против этого довода, выходите.
Ришелье дернул за шнурок, карета тотчас же остановилась.
— Когда я вас увижу? — спросил король.
— Завтра, государь, — ответил герцог с видом человека, уверенного в том, что он говорит, — завтра же я вам скажу, в котором часу все произойдет.
Лакей открыл дверцу, и Ришелье вышел. Карета помчалась далее в сопровождении трех других карет с двенадцатью конными гвардейцами, еще две кареты остались позади — это были кареты герцога Ришелье. Открыв дверцу первой, Ришелье проворно вошел и сел.
— Наконец-то, я чуть было не заснул, — произнес хриплый голос.
Этот голос принадлежал шевалье де Морлиеру.
— Все идет прекрасно, — сказал Ришелье.
— Но я полагаю, что все еще нужен вам?
— Безусловно, шевалье.
— Что я должен делать?
— Завтра д'Этиоль должен предоставить полную свободу своей жене.
— С которого времени?
— С семи часов вечера.
— Хорошо.
— Вы это устроите?
— Считайте, что уже устроил.
— Но как?
— Я все предусмотрел. Вы знаете, как я продумываю все наперед. Второго такого человека нет на всем свете! А как подумаешь, что король, может быть, никогда не назначит мне пенсию!
— Что вы предприняли?
— А вот что. Не сомневаясь, что король встретит сегодня вечером на балу хорошенькую нимфу, я был еще более уверен в том, что он захочет увидеть ее завтра. Поэтому я сыграл с д'Этиолем в карты; по моей привычке выигрывать, а по его проигрывать, я забрал у него деньги, да еще выиграл ужин на завтра. Вы понимаете, о чем я?
— Продолжайте!
— Итак, завтра мы ужинаем в семь вечера. Мы пригласили гостей. Ужин состоится в таверне «Царь Соломон». Я сяду возле д'Этиоля, назову его своим другом, поклянусь ему заколоть всех, кто только осмелится посмотреть на его жену. Мои чувства, мои речи и отличные вина возбудят его. В ту минуту, когда будут наливать шампанское, я насыплю в его бокал достаточную дозу слабительного порошка, который обычно ношу с собой и который уже оказал мне столько услуг…
— Как! — удивился Ришелье. — Вы употребляете слабительное?
— Это превосходное средство. Если бы вы знали, скольким победам над женщинами обязан я ему!
— Что за необычный способ обольщения. Расскажите мне о нем.
— Ничего не может быть проще. Когда мне нужно расстроить чье-либо свидание, я ужинаю, обедаю или завтракаю — в зависимости от времени суток — с этим приятелем. Порошок делает свое дело: незадачливый любовник, чувствуя себя нездоровым, вынужден послать письмо с извинениями. Я беру на себя поручение, вижусь с красавицей и рассказываю ей о неверности ее возлюбленного. В результате — обида, желание отплатить той же монетой.
— Способ замысловатый, — заметил Ришелье.
— Дав двойную дозу, — продолжал Морлиер, — я освобожу вас от д'Этиоля до послезавтра.
— Прекрасно.
Морлиер протянул руку, раздалось бренчанье золота, и шевалье засунул руку в карман.
— Больше ничего? — спросил он.
— Ничего, — отвечал Ришелье.
— Тогда прощайте.
Карета остановилась. Морлиер ловко выпрыгнул, не дожидаясь, пока опустится подножка; он сел во вторую, пустую карету и приказал надменно:
— Назад, в ратушу!
Слуга закрыл дверцу. Морлиер закутался в плащ, и карета быстро покатила по набережной к Гревской площади.
XXXVI
Сестры
— О! Как прекрасны эти бриллианты, милая Нисетта! Подними руку к свету, дай мне их рассмотреть.
Нисетта послушно подняла левую руку, и на нее упал свет от ламп и люстр.
— Как он блестит!
— Твой бриллиант, Сабина, тоже очень хорош! Дай взглянуть!
Сабина подняла руку, на которой сверкал подаренный ей королем перстень.
Молодые девушки разговаривали в Цветочной гостиной. Бал продолжался. Гости решили веселиться до рассвета.
После отъезда короля, который не произвел никакого волнения, потому что для большинства инкогнито его было сохранено, Ролан привел свою сестру и невесту в гостиную, чтобы они могли отдохнуть от шума и толпы. Нисетта и Сабина сняли маски и сели рядом, держась за руки; они смотрели друг на друга, и в выражении взгляда Нисетты было глубокое восхищение.
— Боже! — Она наклонилась, чтобы обнять Сабину. — С тех пор, как ты выздоровела, я не могу на тебя наглядеться. Мне все кажется, что ты больна, лежишь в постели, и, когда я вижу тебя улыбающейся и оживленной, спрашиваю себя: ты ли это?
— Дитя мое, — сказала Сабина, возвращая данный ей поцелуй, — как ты добра и мила!
— Я тебя очень люблю!
— И я тебя!
— Какое счастье, — сказала Нисетта, придвигаясь к Сабине, — что наши братья полюбили нас обеих.
— Неудивительно, что Ролан полюбил тебя: ты так хороша!
— Ты также хороша, Сабина. Ты гораздо красивее меня!
— Нет, что ты.
— Я понимаю, почему мой брат Жильбер обожает тебя.
— И они с Роланом так любят друг друга!
— Мы можем быть так счастливы все четверо, Сабина!
— А моего согласия почему не спрашиваете? — произнес мужской голос.
Вошли Жильбер и Ролан. Жильбер был в костюме неаполитанского крестьянина. Увидев молодых людей, Нисетта и Сабина пришли в замешательство.
— Поздно, — сказала Сабина, — нам пора ехать.
— Если хочешь, поедем, — отозвался Ролан, — отец уехал вслед за королем в Версаль и оставил нам экипаж, в котором мы приехали сюда.
— Дайте мне вашу руку, моя прекрасная Сабина, и пойдемте.
Сабина взяла под руку Жильбера. Она опиралась на эту сильную руку с доверием слабого создания, которое не сомневается в покровительстве сильного. Ролан шел впереди с Нисеттой.
— Какие новости? — спросила Сабина, наклоняясь к Жильберу.
— Еще ничего определенного, — отвечал он.
— Однако вы надеетесь?
— Я уверен, что мы узнаем истину, и тогда вы будете отомщены, Сабина.
