А потом резко вскочил на ноги и бросился прочь с дороги под прикрытие изломанных богами скал. Почему он спрятался? Кого испугался? Утренняя тишина была совершенна в своей неповторимой красоте, ветер еще спал в своей пещере. Ничто не мешало жизни великого, блестящего на солнце молчания.
Лунные горы. Лучшего имени извращенный человеческий ум уже не сможет придумать никогда. И тут, разрывая тишину, нежно, добродушно даже прозвучал удар гонга. В горах! Нет, это точно был гонг, только очень большой, очень-очень… А потом ему ответил второй, третий, четвертый… Со всех четырех сторон света приветствуя воскресение солнца, вновь победившего ночь.
Алексей замер, ожидая чего-то еще. Утренний концерт давно закончился; он смолк так же таинственно, как и начался, зависли сытые звуки в быстро согревающемся воздухе диких гор.
«Я на верном пути, — подумал Холодов. — Я попал в страну, о которой никто еще не знает». И внезапно задохнулся. Задохнулся от безумного страха за Веронику — страха необъяснимого, не имевшего ничего общего с обычным беспокойством за ее жизнь. Перед ним приоткрывались врата тайны, а шансы на возвращение из тайны были равны нулю.
Алексей переждал еще пару минут, а потом, крадучись, двинулся вперед, чуть в стороне от дороги, перебегая из одного укрытия в другое. Издалека вновь послышался непонятный шум. Холодов бросился на землю, спрятавшись за выступом скалы.
Шум все приближался, становился плотнее, пока не превратился в топот многих пар ног. Холодов втянул голову в плечи. «Я сошел с ума, — почти радостно подумал он. — Холодов, ты сошел с ума! Колонна демонстрантов в Лунных горах! Ляг-ка ты, дружок, поудобнее да вздремни пару часиков! Твои нервы уже не выдерживают».
А потом он увидел их: группу солдат, марширующих по четыре человека в ряд, во главе с офицером… они прошли мимо, вниз по дороге, выдрессированные, как гатчинские гренадеры у Павла I. Солдаты в мундирах, больше напоминавших черную чешую, на головах шлемы необычной формы.
Они молча маршировали мимо. И только шум их шагов перебивал тишину. Мужчины с кожей цвета «кофе с молоком» и европейскими чертами лица, ни единого намека на негроидную расу. Красивые лица, гордые, классически совершенные.
Холодов тихо лежал за скалой, украдкой наблюдая за колонной солдат.
«Значит, все это — правда, — думал он. — Значит, это не галлюцинации! Я попал в государство, о существовании которого даже не подозревает наш мир. Они живут, словно пришельцы с другой звезды, живут среди нас!»
Он уткнулся головой в траву. Джип! Они найдут его джип!
И внезапно с ужасом понял, что джип ему больше никогда не понадобится.
…Обнаженный мальчик неподвижно лежал на ложе из слоновой кости, дыхание его было абсолютно спокойно, ровно вздымалась и опускалась грудь — единственный признак того, что это тело все еще живет.
Павел склонился над больным, все еще не решаясь прикоснуться к нему. На первый взгляд мальчик не казался ни истощенным, ни перекормленным… красивый подросток, может, чуточку высоковатый для этого возраста, с хорошо развитым телосложением тех классических пропорций, которые довелось ему видеть в этом загадочном городе почти на каждом шагу.
— Могу ли я осмотреть его? — осторожно спросил Савельев.
— Конечно, — мрачно ответил Домбоно. — Я только хочу предупредить вас. Если вы прикоснетесь к нему, вы прикоснетесь к богу! И тогда его судьба — ваша судьба.
— Да говорили же вы это, говорили! Но я рискну.
— Вы должны осмотреть его! — прозвенел за спиной Савельева металлический голосок Сикиники, царицы Мерое. — Я обещаю вам жизнь и возвращение в ваш мир.
— Но я-то ничего не могу пообещать вам взамен, вот в чем беда, — Савельев торопливо скинул мятый пиджак. Словно из ниоткуда в комнате появилась огромная золотая чаша, наполненная приятно пахнущей водой. Павел негромко ахнул. Он ведь не видел и не слышал, как ее сюда вносили. Савельев осторожно опустил руки в воду, чувствуя, как побежали по коже мурашки. Павел торопливо вытащил руки из воды, с удивлением чувствуя, что сейчас он мог бы видеть кончиками пальцев. А дотронувшись до краешка кровати, Савельев понял, что чувствует мельчайшую неровность идеально отшлифованной слоновой кости.
— И в этом мы вас обогнали, — презрительно усмехнулся Домбоно. — Это сок божественного цветка познания.
— И в самом деле чертовски полезная вещь! — Савельев сцепил пальцы, и ему показалось, что его тело насквозь прошило разрядом электрического тока. — Только почему тогда вы позвали меня, врача-недоучку, если ваша собственная медицина владеет такими волшебными лекарствами? Мои познания в медицине совсем не такие… гм… божественные.
— И все-таки… — рука Домбоно скользнула по обнаженному телу мальчика и замерла на левом бедре. Едва заметная волна дрожи пробежала по красивому телу подростка. — Вот уже две зимы после того несчастья на охоте Мин-Ра все труднее и труднее ходить.
— Так значит, его зовут Мин-Ра, — на секунду Савельев устало прикрыл глаза.
Египет и Нубия четырехтысячелетней давности, чудом перенесенные в наше время и скрытые в огромной горной котловине! Ожившая легенда, захватывающая историческая сказка. «У них здесь всего понемногу, — сказала Вероника сегодня (или вчера уже?) утром. — Много Египта, кое-что от Персии, чуть-чуть инка и лица европейцев. Греческая красота под более темной кожей».
Савельев вздрогнул и склонился над мальчиком. Рука Домбоно отдернулась. Савельев начал осторожно ощупывать левое бедро ребенка.
— Рассказывайте, рассказывайте, Домбоно, — прошептал Павел. — У нас это называется анамнезом…
— Две зимы назад после падения с колесницы на охоте в боку у мальчика появились боли. Внезапно. Десять жрецов обследовали его и решили, что он просто растянул сухожилия. Мин-Ра пролежал дней пятнадцать в кровати, но когда встал с ложа болезни, боль стала еще сильнее. Мы давали ему соки, притупляющие боль, мы обследовали каждую часть его тела, открыли ему жилы, но кровь была красной, не черной….
Савельев только кивнул головой в ответ. «Старые сказки, что кровь и тело впитывают в себя носителей всех болезней, — подумал он. — Так было при Гиппократе, и так оставалось даже во времена Парацельса».
Внезапно его напряжение спало. Павел понял, что освободился от тошнотворного страха проиграть эту медицинскую дуэль. Оказывается, он ничего не забыл, уйдя с пятого курса мединститута.
Казалось, Домбоно инстинктивно почувствовал это и сердито взглянул на Павла:
— Уже третью луну мальчик вообще не может ходить! Каждый шаг доставляет ему нестерпимые страдания. Мы носим его на руках, а спит он только на правом боку…
— У него, кстати, температура, — спокойно заметил Савельев.
— Да, мы дали ему соки, чтобы тело не пылало.
— Мне нужно поговорить с ним.
— Говори, чужак, я позволяю, — вмешалась Сикиника. Ее голос звенел все сильнее.
