Они всегда чего-то требовали. Николай Николаевич воображал себя великим полководцем. Алексей Александрович повелевал морями. Сергей Александрович хотел бы превратить Московское генерал-губернаторство в собственную вотчину. Владимир Александрович стоял на страже искусств.
Все они имели каждый своих любимцев среди генералов и адмиралов, которых надо было производить и повышать вне очереди, своих балерин, которые желали бы устроить „русский сезон“ в Париже, своих удивительных миссионеров, жаждущих спасти душу императора, своих чудодейственных медиков, просящих аудиенции, своих ясновидящих старцев, посланных свыше… и т. д.».
В подкрепление своих слов великий князь приводит очаровательный диалог с царем, красноречиво рисующий методы его управления.
«Как часто, когда я спорил о полной реорганизации флота, которым управлял дядя Алексей, согласно традициям XVIII века, я видел, как государь в отчаянии пожимал плечами и говорил монотонно:
– Я знаю, что ему это не понравится. Говорю тебе, Сандро, что он этого не потерпит.
– В таком случае, Никки, ты заставишь его это потерпеть. Это твой долг пред Россиeй.
– Но что я могу с ним сделать?
– Ты ведь царь, Никки. Ты можешь поступить так, как это необходимо для защиты наших национальных интересов.
– Все это так, но я знаю дядю Алексея. Он будет вне себя. Я уверен, что все во дворце услышат его крик.
– В этом я не сомневаюсь, но тем лучше. Тогда у тебя будет прекрасный повод уволить его немедленно в отставку и отказать ему в дальнейших аудиенциях.
– Как я могу уволить дядю Алешу? Любимого брата моего отца! Знаешь что, Сандро, я думаю, что с моими дядями у меня все обойдется, но за время твоего пребывания в Америке ты сам стал большим либералом».
Ситуация тем более прелестна, что адмирал русского флота, великий князь Алексей Александрович – путешественник, гурман, дамский угодник, светский человек – был равнодушен, кажется, к одной лишь вещи на земле – к вверенному его попечению флоту. Причем нисколько этого не скрывал.
Семейка была, надо сказать, колоритная. По российским законам Романовы были неподсудны, при этом большей частью несли государственную службу. Надо сказать, что иные несли ее достойно. Но не все.
Характеризуя своих родственников, Александр Михайлович пишет:
«Великий князь Владимир Александрович… обладал несомненным художественным талантом. Он рисовал, интересовался балетом и первый финансировал заграничные балетные турне С. Дягилева. Собирал старинные иконы, посещал два раза в год Париж и очень любил давать сложные приемы в своем изумительном дворце в Царском Селе. Будучи по натуре очень добрым, он по причине некоторой экстравагантности характера мог произвести впечатление человека недоступного… С ним нельзя было говорить на другие темы, кроме искусства, или тонкостей французской кухни… Он занимал, сообразно своему происхождению и возрасту, ответственный пост командира Гвардейского корпуса, хотя исполнение этих обязанностей и являлось для него большой помехой в его любви к искусству.
Великий князь Алексей Александрович пользовался репутацией самого красивого члена императорской семьи… Светский человек с головы до ног… Алексей Александрович много путешествовал. Одна мысль о возможности провести год вдали от Парижа заставила бы его подать в отставку. Но он состоял на государственной службе и занимал должность не более не менее как адмирала Российского Императорского флота. Трудно было себе представить более скромные познания, которые были по морским делам у этого адмирала могущественной державы…
Великий князь Сергей Александрович сыграл роковую роль в падении империи и был отчасти ответствен за катастрофу во время празднования коронации Николая II на Ходынском поле в 1896 году. При всем желании отыскать хотя бы одну положительную черту в его характере я не могу ее найти. Будучи очень посредственным офицером, он тем не менее командовал Л.-Гв. Преображенским полком – самым блестящим полком гвардейской пехоты. Совершенно невежественный в вопросах внутреннего управления, великий князь Сергей был тем не менее московским генерал-губернатором – пост, который мог бы быть вверен лишь государственному деятелю очень большого опыта. Упрямый, дерзкий, неприятный, он бравировал своими недостатками, точно бросая в лицо всем вызов и давая, таким образом, врагам богатую пищу для клеветы и злословия»43.
Все трое сослужили своему племяннику великую службу. Сергей Александрович «облагодетельствовал» его Ходынкой, Владимир Александрович – Кровавым воскресеньем, Алексей Александрович – Цусимой.
Дяди были не единственными родственниками, точно знавшими, как надо управлять государством. К ним прибавлялись еще многочисленные кузены и прочие члены императорского дома. (Александр Михайлович тоже постоянно описывает, как давал монарху советы, а тот не внимал.)
Нетрудно понять, что мысль прибавить к августейшему семейству, министрам, губернаторам и прочая еще и народное представительство ввергла царя в состояние истерики. Однако и «обществу», буквально помешанному к тому времени на парламентаризме, было обидно: составлять экономическую основу страны, платить налоги и не иметь ни малейшего влияния на государственную политику. Так что поссорились они всерьез. С тех пор «общество» и подконтрольная ему пресса пользовались любым случаем, чтобы «куснуть» самодержавие. Фрондеров, конечно, преследовали, но в целом это напоминало сказку о войне медведя с комарами. Вскоре дело дошло до того, что человек не мог быть принят в «образованном обществе», если он не выражал антимонархических настроений.
Второй после «бессмысленных мечтаний» «звоночек» можно отнести к разряду мистических предзнаменований! Правда, в основе «мистики» лежало банальное разгильдяйство, которое развел в своем ведомстве очередной царский дядя, генерал-губернатор Москвы великий князь Сергей Александрович.
На тогдашней окраине Москвы находилось Ходынское поле – место народных гуляний и войсковых учений. Там и решили устроить коронационные торжества «для народа», сопряженные с раздачей подарков. Рядом с полем проходил овраг, на нем самом было множество канав и ям, кое-как заделанных досками. В общем, территорию не подготовили, охрану не обеспечили. Прослышав о подарках, на поле еще с вечера 17 мая 1896 года собралась колоссальная толпа – около 500 тысяч человек. Около 5 утра 18 мая пронесся слух, что подарков не хватит. Возникла давка, жертвами которой стали почти 1400 человек.
Само по себе мрачное событие усугубилось реакцией властей. Поле спешно расчистили, трупы убрали. К середине дня там уже играла музыка, вовсю шли народные гуляния (не все же москвичи участвовали в ночной давке!). Император побывал на Ходынском поле, выслушал громовое «ура!» и пение гимна, а вечером посетил бал у французского посла.
Пытаясь оправдать монарха, фрейлина императрицы Александры Федоровны Вера Клейнмихель писала: «Французский посол умолял ввиду страшных расходов согласиться хотя бы просто на раут. Государя, не без большого труда, умолили появиться с императрицей, хотя бы ненадолго, на рауте… На государе, что называется, лица не было. Он весь осунулся, был бледен как полотно. В молчании они прошли по залам, кланяясь собравшимся. Затем прошли в гостиную маркизы Монтебелло и очень скоро отбыли во дворец. Французы были в отчаянии, но, кажется, и они поняли, что требовать большего… было невозможно»44.
