Участник восстания из села Кочкорки Болекбай Мамаев рассказал: „По пути нашего бегства в Китай от пуль и шашек преследовавших нас царских отрядов, от голода и холода погибло много киргизов. Например, в нашей семье были убиты три брата, в пути от голода и болезни умерли две снохи. В самом Китае от голода и тифа умерли отец, мать и дети моих братьев. Из 42 человек нашей семьи и семей моих трех братьев умерли от голода и болезни всего 39 человек, осталось в живых три человека“.
„Не выдержав натиска преследовавших нас царских войск, – рассказывает участник восстания Бегельдиев, – несмотря на преграду китайских пограничников, в конце сентября мы ринулись в пределы Китая. Здесь на нас напали калмыки и начали нас грабить, отобрали имущество почти у всех киргизов, молодых женщин и девушек взяли себе в жены, оказывать сопротивление было невозможно, так как мы были обезоружены при переходе границы китайскими солдатами и чиновниками. Лишенные всего имущества и скота, мы начали голодать. Тут разразилась эпидемия сыпного тифа. Люди стали умирать десятками и сотнями, например: из 11 человек моей семьи погибло десять человек, остался я один“»976.
Акмола. 1916.
1 октября 1916 года. Акмолинская область. Атбасарский уезд. «Казачий отряд Иванова в ста верстах от Джезказгана настиг и разгромил отряд повстанцев. Иванов сообщил, что в этом бою было убито свыше 300 повстанцев, много ранено»977.
Теджен. 1916.
6 октября 1916 года. Закаспийская область. Город Теджен. «Нападение исламистов на город. Они переправились через мост, убили рабочих, работающих там сторожей, перерезали их семьи и стали продвигаться в город. Но нападение на Теджен было отбито. При отступлении отрядов Азиса Чапыкова по его приказанию был убит сторож дороги около станции Геок-Сюр и семилетняя девочка этого сторожа»978.
Тургай. 1916.
«Октябрь 1916 года. По приказу тургайского губернатора казачья сотня производила в Кустанайском уезде аресты лиц, не подчинившихся указу. В течение июля – сентября она подавляла восстание в Кустанайском уезде, а 6 октября выступила походным порядком в город Тургай по указанному губернатором маршруту при сопровождении прибывшего для этой цели помощника тургайского уездного начальника Ткаченко. Сотня следовала по аулам Тусунской, Наурзумской волостей, где Ткаченко, пользуясь военной силой, арестовал десятки людей как виновных, производил и другие насилия. О карательных действиях отряда Ткаченко идет речь в заявлении повстанцев, посланном уездному начальнику во время осады города. „Ввиду того, что помощник уездного начальника во время командировки по киргизским степям показал нечеловеческое отношение к нам, совершив убийство более ста человек, большинство из них женщин и детей, совершил еще насилие над женщинами, девицами и еще сжег несколько зимовок, мы, киргизы вверенного вам уезда, оскорблены такими поступками“»979.
Красноводск. 1916.
10 октября 1916 года. Закаспийская область. «Начальник Красноводского уезда сообщал, что телеграф Чикишляр – Яглы-Олун на двое суток прерван. Чиновник Егоров, выехавший для исправления телеграфа, убит»980.
Татыр. 1916.
21 октября 1916 года. Тургайский уезд. «Карательный отряд из 130 казаков и двух офицеров встретил у озера Татыр группу из 4 тысяч повстанцев. В результате боя повстанцы бежали, при этом погибли три казака и до 300 повстанцев»981.
Тургайская область. 1916.
21 октября 1916 года. Иргизский уезд. «21 октября в урочище Шактыбай сотня казаков под командованием полковника Агапова встретила большую группу повстанцев и взяла более ста человек в плен. Для охраны арестованных был выделен взвод казаков, который, охраняя пленных повстанцев, запертых в зимовнике, зверски расправился с ними. Каратели расстреливали безоружных в окна и двери. Было тут же убито 11 человек, еще пять человек умерли от тяжелых ран, ранено 13 человек»982.
Гомель. 1916.
«Восстание солдат 22–26 октября 1916 года на распределительном пункте в Гомеле. На этот пункт направлялись солдаты из различных тыловых частей, а также матросы Балтийского и Черноморского флотов, списанные с кораблей за участие в революционном движении.
Ближайшим поводом к выступлению солдат послужило приказание об аресте казака 40‑го Донского казачьего полка Никифора Басакина, не отдавшего чести начальнику пункта. Казаки заступились за своего товарища, заявили начальству, что не допустят ареста Басакина, и „вызывающе“ кричали: „Мы на войне кровь проливаем, а вы здесь за что-то арестовываете“. В то же время со стороны казаков раздалось обращение к другим „нижним чинам“: „Что же вы, братцы, смотрите, мы, вот, здесь страдаем, а они вот что делают“. Увещевания офицеров были безуспешны. По приказанию начальника пункта прапорщик Кузмичев с командой в составе десяти „нижних чинов“ пытался арестовать Басакина. Но когда прапорщик, Кузмичев явился к бараку № 1, то он увидел, что барак окружен громадной толпой солдат, которая кричала, что „не дадут товарища“, и призывала других „нижних чинов“, в числе около 3000 человек, помогать им. Особенно выдавался „по своей дерзости“ казак Жорин. Жорин, по словам обвинительного акта, „открыто возбуждая толпу“, говорил, что он однажды „задал двум пехотным офицерам так, что они всю жизнь будут помнить казацкую нагайку“. На слова начальника пункта: „Помни, ты за свое поведение будешь повешен“ – Жорин ответил: „Помирать все равно один раз, а пока мы вас поучим“. Толпа, поддерживая Жорина, кричала: „Бей их, кровопийцев, довольно войны“. Толпа протестантов росла. Начальник пункта и дежурный офицер пытались все же арестовать Басакина и успокоить бушевавшую толпу при помощи еще верных военным властям „нижних чинов“. Офицеры были встречены ружейной пальбой, а затем было брошено в одного из них несколько кирпичей. Часть толпы кинулась на гауптвахту, обезоружила находившихся там часовых и, разбив окна в камерах арестованных, освободила их. В это время подошла вызванная для усмирения беспорядков 1-я рота 483‑й пешей Московской дружины, которая, согласно полученному приказанию, оцепила караульный двор, чтобы воспрепятствовать побегу оставшихся еще там арестованных. По прибытии роты толпа восставших частью рассеялась, частью же двинулась к главным воротам, где находилась прибывшая на усмирение караульная команда. Нахлынувшая толпа восставших оттеснила за ворота прибывшую на усмирение караульную команду, которая отбежала к гарнизонной гауптвахте, где была остановлена выбежавшим навстречу ей фельдфебелем Бондаренко. По приказанию фельдфебеля команда была рассыпана в цепь и открыла огонь по восставшим. Последние, в свою очередь, дали несколько залпов по караульной команде. Спустя некоторое время прибыли вызванные для усмирения две роты „инородцев“, которым удалось рассеять восставших. Подавление восстания не прекратило, однако, брожения на пункте. Солдаты продолжали волноваться. Начальник пункта, обеспокоенный „неблагонадежным“ настроением пересыльных солдат, обратился к начальнику гарнизона с просьбой сделать распоряжение, чтобы полиция оказывала содействие военным властям в деле наблюдения за солдатской массой, вышедшей из повиновения командному составу. По требованию начальника гарнизона 26 октября 1916 года от полиции был выслан наряд, который производил обыски в домах близ пункта. Бродившие в этой местности солдаты, заметив полицию, стали собираться в группы. Полицейский наряд на Первой Госпитальной улице был встречен толпой вооруженных камнями и палками „нижних чинов“ человек в двести, которые с криками „Ура! Бей полицию!“ кинулись на полицейский наряд. Последний бросился бежать; трое городовых забежали в один из дворов на Госпитальной улице и заперли за собой ворота. Толпа стала ломиться в ворота и бить стекла в этом доме. Один из городовых произвел два выстрела. Толпа с криком „двоих наших убила полиция“ бросилась к пункту. Услышав шум и крики, дежурный офицер тотчас же доложил об этом начальнику пункта, с которым и вышел во двор, где у барака собралась кучка пересыльных. На вопрос начальника пункта: „В чем дело, ребята?“ – послышались крики: „Нас убивают, не дадим. Городовые двух солдат убили“. Раздался звон разбиваемых стекол, и из бараков в панике выбегали „нижние чины“. На вопросы офицеров: „Что случилось?“ – солдаты отвечали: „Из бараков выгоняют палками, шашками, кирпичами“. Толпа протестантов росла, и „приказание разойтись, – по словам начальника пункта, – не производило никакого впечатления“. Начальник пункта поставил у ворот взвод от кадра „инородческих команд“ и донес по телефону о вспыхнувшем среди „пересыльных“ волнении начальнику гарнизона. Толпа восставших ворвалась на гауптвахту, захватила винтовки караульных, освободила арестованных и разгромила вновь канцелярию судной части. Толпа (около 1000 человек) остановилась посреди двора и открыла пальбу. Завязалась перестрелка между ротой кадра „инородцев“ и „мятежниками“. Прошло полчаса. Часть восставших направилась к 143 тыловому этапу, но не была туда допущена выставленной охраной. „Мятежники“, рассчитывая на поддержку других частей, квартировавших в Гомеле, направились к 224‑й роте 43‑го рабочего батальона и требовали присоединения ее к возмутившимся. Но эта попытка не имела успеха. Затем восставшие, в числе 500 человек, решили отправиться на вокзал, где имели в виду получить оружие для невооруженных „нижних чинов“. Прибывшие в это время в распоряжение начальника пункта „свежие части“ рассеяли восставших и произвели массовые аресты среди солдат. По показаниям некоторых свидетелей, в этом восстании принимали участие и „агитаторы“, в числе которых называли главным образом добровольца 194‑го пехотного запасного батальона Георгия Римского-Корсакова. По делу о восстаниях на гомельском распределительном пункте было расстреляно 11 человек»983.
