Занятно получается: своих машин страна почти не производит и еще меньше покупает – но тем не менее в ней наблюдается промышленный подъем! И это не говоря о том, что большая часть российской тяжелой промышленности российской вообще не была.
«Уже в конце XIX века 60 % капиталовложений в российскую тяжелую промышленность и горное дело были заграничными. Англо-французский капитал контролировал 72 % производства угля, железа и стали, 50 % нефти. (А ведь был еще и немецкий, и бельгийский, и американский капитал. – Авт.) Иностранцы вкладывали деньги в то, что им было нужно, развивая не экономику в комплексе, а отдельные отрасли – попросту пользуясь тем, что труд в России дешевле, чем в Европе. Формально их предприятия входили в российскую экономику, а фактически иностранцы использовали страну как колонию, производя нужные им товары и качая прибыли»12.
Что же касается новых, современных технологий – все было еще печальней. Важнейшим показателем промышленного развития, причем в начале ХХ века связанного с передовыми технологиями, является добыча нефти. В 1901 году Россия занимала по этому показателю первое место в мире (681 миллион пудов, или 50,6 % всего мирового производства). Соединенные Штаты в 1901 году добывали 555 миллионов пудов, или 41,2 %. В 1911 году добыча Соединенных Штатов увеличилась втрое – до 1794 миллионов пудов (63,1 % мировой добычи), а России – 559 миллионов пудов (19,6 %)3. Как видим, добыча «процветающей» Российской империи за десять лет упала не только в относительном, но даже и в абсолютном исчислении. По-видимому, стремительно богатеющая деревня с керосиновых ламп перешла на лучины – иначе как объяснить абсолютный спад?
Или другой малозаметный, но значимый показатель: телефон. По данным 1909 года, на каждые 100 жителей приходилось абонентов в Соединенных Штатах 7,6, в Дании – 3,3, в Швеции – 3,1, в Норвегии – 2,3, в Швейцарии – 2, в Германии – 1,5, в Англии – 1,3, а в России – 0,14. Приуроченный к трехсотлетию дома Романовых, изданный в 1913 году шеститомник «Три века» сообщает, что «всего телефонов за последнее время в мире исчисляется почти 11 236 тысяч, и из этого количества 68,2 %, то есть 7660 тысяч, приходится на Соединенные Штаты, 8,9 % – на Германию, 5,7 % – на Англию и 1,5 %, то есть 172 900, на Россию»5. Это, конечно, мелочь – но мелочь показательная.
Еще хуже обстояло дело в сельском хозяйстве Российской империи. По данным переписи 1897 года, в деревне жило 87 % населения России («промышленно развитой» страны, ага!). Основу аграрного сектора составляли почти 20 млн мельчайших крестьянских хозяйств, о которых сторонники «потерянной России» говорят с умиленным придыханием, как о селянской идиллии. Вот только три четверти этих хозяйств по статистике являлись бедняцкими – большинство их не способны были прокормить даже себя, не то что кормить страну. Их агрокультура была на уровне Киевской Руси: соха, лошадь, трехполье. Елена Прудникова пишет:
«Землю эксплуатировали хищнически, до такой степени, что в начале ХХ века урожай в нечерноземных губерниях был сам-3 – сам-4 (то есть на каждое брошенное в землю зерно собирали два или три. – Прим. ред.). Если переводить на центнеры, то урожай колебался с 3–5 до 10–12 центнеров с гектара. В Германии в то же время средний урожай был около 24 центнеров, и русские крестьяне в северо-западных губерниях покупали немецкий хлеб – он был дешевле русского!»6
Да, именно так: не меньше половины крестьян аграрной страны вынуждены были покупать хлеб! Практически все зерно, предназначавшееся на продажу, выращивалось в крупных современных хозяйствах. Сто миллионов русских крестьян не могли прокормить даже себя, не то что Европу.
К началу ХХ века положение крестьянства стало катастрофическим.
«Ряд официальных (!) исследований с несомненностью установил ужасающий факт крестьянского разорения за 40 лет, истекших со времени освобождения. Размер надела за это время уменьшился в среднем до 54 % прежнего (который тоже нельзя было считать достаточным). Урожайность уменьшилась до 94 %, а в неблагоприятной полосе даже до 88–62 %. Количество скота упало (с 1870 года) в среднем до 90,7 %, а в худших областях до 83–51 % прежнего. Недоимки поднялись с 1871 года в среднем в пять раз, а в неблагоприятной полосе и в восемь, и в двадцать раз. Ровно во столько же раз увеличилось и бегство крестьян с насиженных мест в поисках большего простора или за дополнительными заработками. Но и цена на рабочие руки в среднем почти не поднялась, а в неблагоприятных местностях даже упала до 64 %.
…Показательно, что смертность в российской деревне была выше, чем в городе, хотя в европейских странах наблюдалась обратная картина»7.
Неудивительно, что голод в Российской империи был постоянным явлением. «Новый энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона» (1913 год) сообщает:
«После голода 1891 года, охватывающего громадный район в 29 губерний, нижнее Поволжье постоянно страдает от голода: в течение ХХ века Самарская губерния голодала восемь раз, Саратовская – девять8. За последние тридцать лет наиболее крупные голодовки относятся к 1880 году (Нижнее Поволжье, часть приозерных9 и новороссийских губерний) и к 1885 году (Новороссия и часть нечерноземных губерний от Калуги до Пскова); затем вслед за голодом 1891 года наступил голод 1892 года в центральных и юго-восточных губерниях, голодовки 1897‑го и 1898 годов приблизительно в том же районе; в ХХ веке голод 1901 года в 17 губерниях центра, юга и востока, голодовка 1905 года (22 губернии, в том числе четыре нечерноземных, Псковская, Новгородская, Витебская, Костромская), открывающая собой целый ряд голодовок: 1906, 1907, 1908 и 1911 годы (по преимуществу восточные, центральные губернии, Новороссия)»10.
Это не говоря о ежегодном, обыденном весеннем голоде бедняков, который имел место в России повсеместно. И о постоянном, из года в год, хроническом недоедании абсолютного большинства населения.
22 марта 1901 года в Петербурге был издан доклад в соединенном собрании Общества русских врачей, Общества детских врачей в Петербурге и Статистического отделения Высочайше утвержденного Русского общества охранения народного здравия «Смертность в России и борьба с нею». О питании народа там говорится следующее:
«Как известно, около 78 % населения России принадлежит земле, пропитывается ее плодами и составляет главную платежную силу государства; между тем земля эта дает в среднем крестьянину для пропитания зачастую значительно менее необходимого.
Чрезвычайно обстоятельно разобран этот вопрос в недавно вышедшем труде П. Лохтина „Состояние сельского хозяйства в России сравнительно с другими странами. Итоги к XX веку“. СПб, 1901.
По вычислениям автора, в среднем за 16 лет, Россия потребляет хлеба и картофеля 18,8 пуда на человека (от 13 в неурожаи до 25 в урожаи), тогда как в других странах количество потребляемого одним человеком хлеба не падает ниже 20–25 пудов, и физиологическая норма для человека при умеренной работе не может быть ниже 17,2 пуда. Поэтому цифра 18,8 пудов на человека в России, исключив из них около 10 % на отруби и сор, оказывается недостаточной для прокормления даже самого крестьянина, не говоря уже о скоте его, между тем как, по вычислениям проф. Лензевитца, немецкий крестьянин потребляет пищи, в переводе на хлеб, около 35 пудов, следовательно, вдвое более нашего русского. Если же принять во внимание сверх того расход из 18 пудов на прокорм лошадей и скота владельцев, горожан и войска, на производство спирта и т. п., на потери пожарами, то для личного потребления остается только около 16 пудов, купить же где-либо невозможно, так как хлеба в государстве более не имеется. Что же говорить про неурожайные годы, а между тем в течение 16 лет население голодало 6 раз, на границе голода было 4 раза и имело некоторый излишек в запасе на время всего от 1–2 недель до 3 месяцев только 6 раз…
