Петербург. 1905.
«9 (22) января 1905 года. Забастовка в Петербурге началась на Путиловском заводе, где за несколько дней до того было уволено несколько рабочих. Депутация от „Собрания фабрично-заводских рабочих“ к директору завода с требованием приема рабочих обратно успеха не имела, и 3 января завод стал. 4‑го к забастовке путиловцев примкнул сначала Семянниковский, а за ним и другие заводы за Невской заставой. 5‑го и 6‑го к забастовке примкнули почти все заводы и мастерские, и забастовка в Петербурге стала всеобщей.
Бастовало около 200 000 человек. Но это не была стачка из сочувствия к путиловцам. Это был взрыв революционной энергии пролетариата, которая искала только повода, чтобы проявиться. Поэтому среди рабочих требований только у путиловцев, да и то только в первые дни забастовки, имеется пункт о принятии обратно уволенных товарищей. На прочих заводах формулируются широкие рабочие требования: сначала общеэкономические, а вскоре за тем и политические.
В петиции к царю, в которой стремления рабочих получили свою окончательную формулировку, наряду с требованиями, касающимися условий труда, имеются чисто политические требования, вплоть до Учредительного собрания на основе всеобщего избирательного права. За три дня всеобщей забастовки политическое развитие рабочих масс сделало гигантский скачок вперед: нетронутая серая масса стала за эти дни сознательной революционной силой.
Идея шествия ко дворцу и подачи петиции царю появилась как-то внезапно и мгновенно овладела массами. Эта форма наиболее соответствовала тому состоянию наивной веры, в каком широкие народные массы находились до 9 января. Как только появилась петиция, она была покрыта десятками тысяч подписей. 7‑го и 8‑го в массы проникают тревожные слухи, и начинают раздаваться призывы к оружию, но народ отвергает их в своем экстазе. Полный небывалого революционного подъема, народ проникнут глубокой верой в правоту своего дела и в торжество правды: его не посмеют тронуть, не посмеют не допустить к царю; безоружный и смиренный пойдет он в этот день, и все преграды, отделяющие его от царя, падут сами собой.
Не так смотрели руководители рабочих и интеллигенция. Они пытались, как могли, предотвратить надвигающуюся катастрофу. Гапон написал письма царю и Святополк-Мирскому, в которых извещал их о готовящемся шествии и от имени рабочих гарантировал неприкосновенность личности царя. Правительство между тем либо колебалось и не знало, как поступить, либо решилось на сознательную провокацию. Не нарушая и не препятствуя организации шествия, правительство, видимо, что-то готовило, но еще 8‑го не было точно известно, допустят ли шествие или нет. Только к вечеру стало категорически известно, что правительство решило не пустить рабочих в город и мобилизовало военные силы. Ночью к министру внутренних дел и председателю комитета министров Витте была отправлена депутация от петербургской интеллигенции с просьбой не допустить кровопролития. Депутация только убедилась, что кровопролитие неизбежно, и Петербург с тревогой и опасением стал ждать следующего дня.
Собраться у Зимнего дворца, предположено было в 2 часа дня, а потому шествие началось очень рано. Во многих местах шествие напоминало крестный ход – все было проникнуто какою-то религиозной торжественностью.
У Нарвских ворот, на Шлиссельбургском тракте, на 5‑й линии Васильевского Острова, у Троицкого моста на Петербургской Стороне, на Адмиралтейском проспекте и во многих других местах солдаты и конница преграждали путь рабочим и залпами расстреливали толпу. Только немногие дошли к назначенному часу к Дворцовой площади, оцепленной со всех сторон солдатами и казаками.
Здесь повторились те же сцены расстрела безоружной толпы. Сотни мужчин, женщин и детей пали в этот день жертвой своей наивной веры смирения и покорности. Залпы пробудили толпу, и она бросилась прочь от того места, откуда она незадолго до того благоговейно ждала мира и правды. В безумном ожесточении люди бросились навстречу войскам, и вновь и вновь падали жертвы. Страх у людей пропал. Ими руководила ненависть и обида. На окраинах стали появляться баррикады, и на них развевались красные знамена – символ того, что наивная вера, двинувшая народ к Зимнему дворцу, заменилась революционным сознанием и жаждой борьбы. Около 11:30 утра процессия приблизилась к Нарвским триумфальным воротам, возле которых ее ожидали войска – эскадрон конно-гренадер и две роты 93‑го пехотного Иркутского полка. При приближении толпы от войска отделился отряд конно-гренадер и, обнажив шашки, во весь опор бросился на толпу. Толпа раздалась в стороны, послышались крики и стоны раненых. По данным военного рапорта, в этот момент из толпы послышались два выстрела, трое солдат получили удары палками, а одному взводному был нанесен удар крестом. Встретив сопротивление, эскадрон прорезал толпу и, сделав круг, вернулся обратно к воротам. „Вперед, товарищи, свобода или смерть!“ – прохрипел Гапон. Толпа сомкнулась и с негодующим ревом продолжила свой ход. По воспоминаниям одного из участников, передние ряды ринулись в сторону солдат ускоренным шагом, почти бегом. В это время раздался сигнальный рожок, и по толпе был произведен ружейный залп. Участники шествия легли на снег, но затем снова поднялись и двинулись вперед. Тогда по ним было произведено еще четыре залпа. Первые ряды повалились на землю, задние обратились в бегство. Толпа разбегалась, оставляя на снегу около 40 убитых и тяжело раненых. Выстрелами были убиты председатель „Собрания русских фабрично-заводских рабочих“ Иван Васильев и старик Лаврентьев, несший царский портрет.
Когда говорят о Кровавом воскресенье 9 января 1905 года, то, как правило, имеют в виду расстрел манифестации во главе с попом Гапоном перед Нарвскими воротами. Между тем в тот день толпы рабочих, желающих „идти к царю“, собрались и в других районах города. И везде были жестоко, со стрельбой разогнаны. За один из самых ответственных участков – Невский проспект в месте пересечения с рекой Мойкой – как раз и отвечал 3‑й батальон лейб-гвардии Семеновского полка под командованием полковника Римана. Народ собирался там с 11 утра. К двум часам дня собралась уже огромная раздраженная толпа, которая активно пыталась прорваться на Дворцовую площадь. До поры до времени полиции удавалось сдерживать людей. Но вскоре начали поступать слухи о трагедии у Нарвских ворот. Затем донеслись выстрелы из Александровского сада, где солдаты Преображенского полка дали несколько залпов, убив и ранив около 30 человек. Тогда из толпы полетели куски льда и камни, а несколько полицейских даже были избиты. Напряжение нарастало с каждой минутой.
Тогда-то полковник Риман и принял роковое решение. В ответ на очередной провокационный выкрик из толпы он выхватил из кобуры револьвер и со словами „Вас, бунтовщиков, перестрелять надо!“ несколько раз выстрелил по людям. Затем приказал одной роте своего батальона выстроиться на мосту через Мойку и открыть стрельбу.
Рабочие Василеостровского отдела „Собрания“, находившегося на 4‑й линии Васильевского острова, двинулись из отдела в 12‑м часу. С утра в отделе продолжали собирать подписи под петицией и произносить речи. Затем, пропев „Отче наш“, рабочие в количестве около 6 тысяч человек двинулись по 4–5‑й линии к набережной Невы. Шествие возглавляли председатель отдела К. В. Белов, рабочие А. Е. Карелин, В. М. Карелина, Г. С. Усанов и другие. При выходе на набережную, у Академии художеств, шествие было встречено отрядами пехоты и кавалерии. Вожаки вышли вперед и показывали, что они безоружны. Навстречу им был брошен отряд казаков, который пытался оттеснить колонну нагайками и шашками, но она продолжала идти вперед. Офицер приказал пехоте взять ружья на изготовку. Заиграл сигнальный рожок, но колонна не отступила, а передние ряды распахнули пальто, подставляясь под пули. Тогда пехота расступилась, и из-за нее вырвался новый отряд кавалерии с обнаженными шашками. Казаки рубили, стегали нагайками и топтали лошадьми. Колонна была смята и отброшена, люди толпами бежали к Среднему проспекту. Основная масса отступила обратно к отделу, где начали произносить речи.
