В это время офицер вышел на платформу, встретил дежурного по станции Ладнова и узнал от него, что в здании никого нет. Осмотрев и убедившись в этом, приказал произвести обыск в нескольких домах, находящихся поблизости от платформы. Когда пошли в квартиру таксировщика Воронина, то дверь его квартиры нашли запертой.
Стали стучать, потом прикладами сшибли дверь с петель. Войдя в квартиру, застали старика 60 лет, крайне встревоженного и не понимающего, что за события происходят кругом. Он был глуховат на оба уха и потому не слыхал стука в дверь; когда же ее начали ломать, подумал, что это хулиганы пришли грабить его имущество. Он отыскал револьвер и ждал, что за грабители такие ломают дверь и зачем они врываются в чужую квартиру.
Жил он только вдвоем со старухой женой, которая раньше, в 1904 году, была душевнобольной и лечилась в Казани несколько месяцев. Затем она поправилась и жила с мужем на станции „Сортировочная“, где тот прослужил десять лет.
Старуха тоже, ничего не понимая, что творится кругом, в беспокойстве металась из угла в угол и шептала молитвы.
Наконец дверь была сломана, и на пороге появились солдаты и офицер; старик, увидев их, был очень изумлен, растерян, потом от радости перекрестился, что тревога его напрасна, положил револьвер на стол и направился навстречу желанным гостям. Не успел он сделать и нескольких шагов, как офицер скомандовал: „В штыки его!“.
И тут же в квартире началась кровавая, жестокая расправа. С четырех сторон воткнули штыки в тело несчастного старика, а офицер собственноручно, жестоким ударом, раскроил ему череп; только раздался сухой треск расколотого черепа и безумный вопль сумасшедшей женщины, которая в один миг, в этот ужасный миг, снова потеряла рассудок.
Пробыв на станции „Сортировочная“ всего минут сорок, главный отряд двинулся дальше, оставив здесь под командой офицера полуроту солдат, которые продолжали весь день стрелять по запасным путям.
На следующее утро около „Сортировочной“ было подобрано служащими железной дороги при участии солдат восемь трупов, которые солдаты отправили в товарном вагоне на станцию Москва, не приняв никаких мер, чтобы узнать личность убитых. Девятый труп Воронина. Кроме того, родственниками ночью было подобрано и увезено 25 трупов. Итого убито здесь 34 человека.
Не доезжая полутора верст до станции Перово, поезд с солдатами повстречал на запасных путях много крестьян с подводами, разбиравших остатки товаров. Они, не торопясь, с большой деловитостью выбирали предметы наиболее необходимые им. Поэтому не обратили никакого внимания на подходивший поезд. Правда, перовцы предупреждали их, что еще с вечера ожидают казаков; но они не верили, не могли понять, к чему это? Зачем нужны теперь казаки? Когда раньше, в начале грабежа не прислали никого, допустили все расхитить; а теперь и товаров-то ничего почти не осталось! Решили по своей простоте, что перовцы нарочно придумали, чтобы попугать их, посмеяться над ними, сделавшими конец на своей клячонке с сотню верст.
Но их благодушие было скоро рассеяно залпами из окон медленно подходившего поезда, от которых попадали их клячонки и с криком и стоном грохнулись на снег раненые люди.
Стрельба началась ожесточенная; солдаты поспрыгивали из вагонов, рассыпались по запасным путям и стреляли по бежавшим вдоль путей! Другая часть крестьян бросилась влево, на поляну, употребляя все усилия достигнуть леса, окаймляющего поляну.
Но их расчет был неверен; пули были быстрее, и много людей полегло на этой поляне; только немногие добрались до леса и избежали смерти.
Сколько было убито на этой поляне и на запасных путях, трудно сказать; точных сведений нет, и получить их вряд ли удастся; большинство из убитых приезжие из дальних деревень, неизвестные местному населению.
По показанию сторожа М., трупы всех убитых солдаты собрали и сложили в два вагона, а потом вечером отправили поездом по направлению к Москве. По его мнению, было 52–57 убитых.
Когда Орловский (старший помощник начальника станции Перово) увидел, что всех согнали с платформы и солдаты угрожающе держали себя по отношению к окружающим, а аппарат, сигнальные приборы и все дежурство станции перешло в руки солдат железнодорожного батальона, он пошел домой, чтобы успокоить жену относительно своей судьбы. Придя домой, он рассказал своей жене, как грубо и жестоко обращаются с публикой прибывшие солдаты, не казаки, которых все ожидали, а другие, петербургские солдаты, посидел четверть часа дома и отправился на станцию. Больше домой он не возвращался. Это были последние пятнадцать минут, которые он подарил своей жене, не сознавая этого сам. Несчастная вдова получила на следующий день только изуродованный, обезображенный труп своего мужа. Он был так сильно изуродован, что, если бы не одежда, то нельзя было бы его признать. Все лицо было истыкано штыками. Глазные впадины были пробиты до мозга. Подбородок, щеки, нос представляли из себя сплошную кровавую маску: „Только губы остались целы“, – сказала вдова.
Когда Орловский подходил к станции и уже поднялся на верхние ступеньки, полковник Риман приказал расстрелять его. Несколько пуль сразили его, он упал еще живой, остальное было сделано штыками.
Покончив с Орловским, полковник Риман встретился на платформе с другим помощником начальника станции, Ларионовым, который был дежурным на станции. Ларионов возвращался с запасных путей, куда он отводил приехавший с семеновцами поезд. Риман, увидев его в форме, спросил:
– Вы помощник начальника станции Ларионов?
– Да.
– Идите ко мне в кабинет.
Через несколько минут они оттуда вышли, и полковник громко ему сказал: „Следуйте за мной!“.
Не доходя нескольких шагов до того места, где стояли четыре солдата, около лесенки, раздалась грозная команда:
– В штыки его!
Первый удар штыка пришелся в позвоночник: Ларионов упал в страшных муках, начал кричать, просить пощады, милосердия. На него посыпались удары штыками. Раздался отчаянный вопль, который разнесся далеко по окрестности. Свидетельница О. рассказывала, что находясь далеко от станции, она слышала душераздирающий крик Ларионова, когда, по ее выражению, „его пороли штыками“. Наконец его запороли до смерти, и офицер для успокоения своей совести, чтобы не оставить его в живых, выстрелил в висок.
Затем полковник Риман отправился с солдатами в одну сторону по Перову, капитан Зыков – в другую.
Придя в одну из частных квартир, мне удалось разыскать одного свидетеля (Молостова) и расспросить об обстоятельствах убийства двух его сыновей. Этот суровый старик произвел на меня сильное, глубокое впечатление своей деловитостью, отсутствием многословия и тем бесконечным, безысходным горем, которое чувствовалось в каждом его суровом слове.
Обстоятельства убийства его сыновей были действительно возмутительны.
К нему в квартиру пришел полковник Риман с обыском; вся семья в это время была в сборе, тут же находились оба его сына: Кузьма и Василий; одному было 20 лет, другому 22. Они работали в железнодорожных мастерских в качестве токарей. Полковник, ничего не найдя, расспросив – кто они, где работают, удовлетворился их ответами и с миром ушел.
