7 февраля, с утра. В городе все было тихо и спокойно. <…> Вдруг, часов с десяти, в разных частях города послышались выстрелы, сначала довольно редкие, а потом все больше и больше учащавшиеся. Уже в начале 11‑го часа утра заведывающий 2‑м следственным участком города Баку Михнович, проходя по своему участку, видел в разных местах несколько лежавших на улицах трупов убитых армян. Необычайная паника охватила население города. Все лавки мгновенно закрылись, всякое движение по улицам прекратилось, каждый спешил укрыться в своей квартире. Изредка лишь появлялись татары то в одиночку, то небольшими группами, будучи вооружены большими револьверами наподобие офицерских. А также берданками и винтовками, у многих из них находившимися, и кинжалами, открыто нападали и убивали появлявшихся на улицах армян. Последние большею частью заперлись в своих домах и в проходивших татар стреляли из окон, из-под ворот и с крыш. <…>
Во втором часу дня раздались крики, возвещавшие о разгроме армянских магазинов на Базарной улице; в течение нескольких часов татарами были разбиты и разграблены, между прочим, некоторые мануфактурные магазины в караван-сарае Лалаева, во дворе которого оказались убитыми укрывавшиеся армяне, в центре города ресторан „Шаропань“ и в крепости, недалеко от канцелярии 262‑го пехотного Сальянского резервного полка, магазин золотых и серебряных вещей Артема Бабаянца.
Точная цифра убитых и раненых в течение 7 февраля не могла быть установлена, так как многие подобные случаи своевременно не были зарегистрированы, а некоторые трупы лежали на улицах неубранными в течение одного и даже двух дней, и время убийства этих лиц установлено не было. Во всяком случае, по данным предварительного следствия, далеко не полным и неточным, за время 7 февраля констатировано более ста случаев убийств и поранений.
После сравнительно спокойной ночи, на следующий день, 8 февраля, число убийств и случаев разгрома увеличилось, и самые погромы приняли более ужасающий и ожесточенный характер. В этот день многочисленные скопища вооруженных татар, в присутствии многих посторонних лиц, нередко чинов полиции и казачьих разъездов, разбили и разграбили, между прочим, на Большой Крепостной улице, недалеко от казарм Сальянского полка, лавку Исая Тер-Осипова, винный погреб Касабова, в коем убили самого хозяина, его брата и двух неизвестных армян, вторично караван-сарай Лалаева, где в квартире Николая Калустова убили и поранили восемь укрывавшихся армян, и в центральной части города, на Цициановской улице, большой бакалейный магазин братьев Егиазаровых. <…> Наибольшей интенсивности и жестокости достигли действия татар-громил в местности, прилегающей к Воронцовской, Сураханской и Церковной улицам. <…>
Покончив с домом Асланова, татары-громилы перешли к двум расположенным на Церковной улице рядом, каменным двухэтажным домам Бабаджанова и Лазаревой. В этих домах, занятых исключительно почти одними армянскими семьями, в числе других квартирантов проживал в одной квартире присяжный поверенный Николай Татосов с семьею, состоявшей из жены, двух малолетних детей, десятилетней свояченицы и девятилетнего племянника, а в другой квартире, в верхнем этаже, нефтепромышленник Александр Адамов с женою и тремя малолетними детьми. По рассказу Хачатура Асланянца, служившего поваром у Адамова, первые выстрелы в квартиру Адамова были направлены в то время, когда Адамовы с перебравшимися к ним, для большей безопасности, из нижнего этажа Татосовыми около 3 часов дня обедали в столовой. В видах самозащиты и для острастки Адамов, лежа на полу в гостиной комнате, стал через дверь отстреливаться из трех охотничьих ружей от толпы татар. Крики о помощи к проезжавшим по улице казакам и неоднократные просьбы Татосова по телефону ко всем властям о присылке казаков или солдат для спасения их ни к чему не приводили, а между тем толпа татар все ближе подступала. Чтобы привлечь внимание казаков или полиции, Татосов стал играть на трубе, а 14-летний мальчик Николай Адамов – бить в барабан, но и это не помогло. Тогда вся семья Адамовых и Татосовых перешла на чердак; в комнате же остались только Александр Адамов, продолжавший отстреливаться, и повар его Асланянц, заряжавший ружья и подававший их своему хозяину. Около 6 часов вечера показался снизу дым; не довольствуясь грабежом, татары-громилы подожгли дом Бабаджанова, обливая его в местах, доступных действию огня, керосином. Асланянц предлагал Адамову попытаться спастись бегством, но Адамов отклонил это, сказав: „все равно нет спасения, давай стрелять до конца“. Одним из выстрелов, произведенных с улицы, Адамов был ранен в лицо; пуля, пробив правую щеку, раздробила ему челюсть. Адамов с помощью Асланянца кое-как полотенцем перевязал рану, во рту болтались разбитые зубы, рукою он пробовал оторвать раздробленную и мешавшую ему часть челюсти и до последней возможности продолжал стрелять в толпу татар. Будучи затем контужен в ногу, Асланянц решился оставить своего хозяина и, спустившись по карнизу на крышу соседнего татарского дома, случайно спасся от смерти. Пожар вскоре перешел на смежный дом Лазаревой, который, так же как и дом Бабаджанова, совершенно сгорел, а все бывшие в помянутых домах лица <…> или сделались жертвою огня и сгорели, или же были изрублены и убиты ворвавшимися татарами. <…> Разгром домов Бабаджанова и Лазаревой и стрельба вокруг них на улице продолжалась до 11 часов ночи, а пожар прекратился гораздо позже.
Сколько именно человек сгорело и было убито в означенных домах, невозможно с точностью установить, но, во всяком случае, жертв огня и насилия было не менее 28, так как на другой день после происшествия найдено было на улице против сгоревших домов пять трупов убитых армян и в проходе дома Лазаревой три полуобгоревших трупа, а затем при осмотре подвалов этих домов обнаружено девятнадцать совершенно обуглившихся скелетов и обгоревшие кости еще одной жертвы. <…>
9 февраля утром убийства и погромы продолжались в разных частях города. Вооруженные татары врывались в армянские дома, грабили имущество и убивали попадавшихся им армян. В этот день особенное внимание обращает на себя разгром и поджог на Шемахинке большого двухэтажного каменного дома богатого местного армянина Балабека Лалаева. Дом этот, выходящий фасадом на три улицы: Кубинскую, Шемахинскую и Капитанинскую, в течение трех дней выдерживал осаду. Еще в понедельник, 7 февраля, татары произвели в окна дома с прилегающих улиц одиночные выстрелы. С 8‑го числа толпы татар стали бродить вокруг дома, обстреливая его со всех сторон, и как бы караулили, не покажется ли Лалаев на улице. Все время Лалаев и жена его по телефону и лично просили представителей власти, проезжавших во вторник утром по Шемахинке, спасти их детей от неминуемо грозившей им опасности; но просьбы их оставались безуспешными, а между тем с каждым часом громившие татары ожесточеннее накидывались на дом Лалаева, пронизывая пулями все окна и двери. Когда опасность стала особенно сильно угрожать, Лалаев с семьею перешел в квартиру проживавшего в его доме управляющего промыслами в Российском нефтепромышленном обществе Игнатия Урбановича, где пробыл несколько часов, не переставая по телефону осаждать все власти усиленными просьбами о скорейшем избавлении его от опасности. Вскоре телефон перестал действовать. Тогда <…> Лалаев с женою Анною, братом Григорием, воспитанником Матевосянцем и другими бывшими в доме его лицами, вечером перебрался в подвал и оставался там в течение всей ночи.
