Над головой сгустились серые облака. Откуда ни возьмись налетела гроза. Грянул гром, но дождя не последовало. Финн глубоко и медленно дышал, пытаясь успокоить разум и совладать с чувствами, как учила его Элоиза. Он потянул из Источника толстые нити силы и мысленно сплел из них огромный молот. Дариус воздел к небесам руку и обрушил из почерневших облаков молнию, направив ее первозданную силу в лицо врагу.
Первый удар у линии неприятеля – и наступление запнулось. Второй, промеж рядов, а за ним третий – и люди, заживо изжаренные в доспехах и разорванные на куски, накрыли выживших дождем кровавых ошметков.
Финн чувствовал каждый волосок на своем теле. Лица мертвых и умирающих с неестественной ясностью отпечатались в его памяти. Кровь бушевала в венах и шумела в ушах, как река. Все сердца на милю вокруг отдавались в голове одно громче другого, будто барабаны в огромном оркестре, и каждый раз, когда смерть забирала очередного врага, музыка становилась тише, а зов Источника – все отчетливее; песнь сирены, такая сильная, что боль от нее пронизывала кузнеца до костей. Вражеские солдаты стали вдруг маленькими, будто он вырос над ними или воспарил, как птица. Он видел их крошечные линии и отряды, слышал стук брони, чувствовал их страх. Осколков не было видно, и за их отсутствие запад платил дорогой ценой. На каждого заколотого или зарубленного солдата приходился десяток убитых боевыми магами.
Слева от Финна стоял Эко. Из его рук, словно паутина, протянулось грозное и действенное оружие – сложная, запутанная сеть, которую он набросил на головы вражеских воинов. С первого взгляда сеть казалась безобидной, но, присмотревшись, Финн разглядел скрытые в узоре крючки и шипы. Дернув запястьями, Эко потащил сеть на себя, как рыбак тянет невод. Невидимые лезвия впились в тела, и дюжину человек разрезало на куски. Головы взлетели в воздух, фонтаны крови брызнули из раскрытых ртов. Эко начал танцевать – Финн решил, что от радости, но скоро понял, что его ноги чертят в грязи узоры. Даже убивая врагов, он ткал охраняющий щит против внезапных атак.
Несмотря на шторм, бушевавший вокруг, Дариус спокойно, не меняясь в лице, продолжал призывать молнии и взмахами рук обрушивал гнев небес на армию запада. Солдаты, даже не успевая вскрикнуть, исчезали в ярко-белых вспышках, и по земле рассыпались куски обугленной плоти. Рядом с Дариусом, изумительно точным в движениях, Финн чувствовал себя неуклюжим. Балфрусс во время вечерних тренировок научил его кое-как владеть собой, но до других магов Финну было далеко. Он орудовал силой, будто огромным молотом, разбивая врагов в кашу, тогда как остальные мастерски плели из нее смертоносное оружие.
Умиротворенное лицо Элоизы помогало Финну сосредоточиться и следить за дыханием. Несмотря на ужасные картины сражения, крики умирающих и шум огромного войска, она была спокойна и безмятежна.
От войска отделилась стая свирепых воргов. Улюлюкая, клацая зубами и грохоча костяной броней, они бросились к Дариусу. Элоиза подняла им навстречу руку, вокруг которой, ширясь и набирая скорость, завертелся водоворот искр. Из всех, кто стоял рядом с ней, словно вытянули тепло. Дыхание Финна обратилось в пар, пальцы на ногах онемели, и он задрожал, будто попал в самое сердце чудовищной вьюги.
Легко взмахнув кистью, Элоиза высвободила энергию, и из руки вырвалось сильное пламя, изжарившее воргов живьем. Поток необычайно липкого огня лился и лился. Поводя рукой, Элоиза поджигала все больше солдат, которые вспыхивали, как сухая солома. От тел оставались только голые кости. Запах горелых воргов напомнил Финну о рыбной похлебке, которую готовила его мать. На смену пронзительному воинскому кличу пришли булькающие и хлюпающие звуки. Маслянистый черный жир добавлял силы огню, тот захватывал врасплох новых воинов, и они заживо сгорали в своих доспехах.
Коренастый зекорранец направил арбалет на Дариуса, сосредоточившего все внимание на грозе. Элоиза, одной рукой продолжая поливать воргов огнем, другой указала на арбалетчика, щелкнула пальцами, и тот упал со сломанной шеей.
Туле, по-прежнему молчаливый, встречал врагов с ледяным спокойствием. Он не собирал волю, не накапливал силу, даже не двигал руками. Люди падали замертво от одного его взгляда.
Финн ощутил в воздухе неясную рябь, перемену давления, как будто забрался высоко в горы, где разрежен воздух. У него засосало под ложечкой, и на секунду закружилась голова. В крови раздалось эхо – знакомый далекий зов. Он отвлекся, и молот, выкованный из силы, растаял в воздухе. Солдаты вокруг не догадывались, что сейчас будет, но маги это уже почувствовали.
– Они идут! – крикнула Элоиза.
Всем без слов было ясно, кто такие «они». Осколки. Финн ждал этой встречи с последней схватки. Балфрусс уже объяснил, что с ними сделали, и его рассказ поверг магов в ужас. Однако лишь Финн знал всю правду.
Осколки были узниками, рабами страшной, непрошеной силы. Она поломала им жизнь, а то немногое, что осталось, украл Чернокнижник. Он выскоблил их память, превратил их в живые трупы. На самом деле они уже умерли, только не знали об этом. Кузнец собирался подарить им покой в надежде, что однажды кто-нибудь окажет эту милость и ему.
Пятеро Осколков приблизились, и Финн почувствовал: появилось что-то, чего он раньше не слышал – новый пульс, новое сердце.
– Это он. Он здесь, – прошептала Элоиза. Боевые маги переглянулись, и даже вражеские солдаты остановили атаку. Они тоже почувствовали. На поле боя впервые вышел Чернокнижник.
Глава 24
Умирающий прикрыл рукой испуганное лицо. Еще минуту назад он обещал Варгусу пытки и смерть, а тот одним быстрым выпадом пронзил его сердце мечом. Варгус вытянул клинок из глядящего в пустоту трупа, перешагнул его и увидел, что в битве наступило неожиданное затишье. Люди вокруг озадаченно вертели головами, но причину знал он один. С запада, на ходу черпая из Источника силу, приближались Осколки. Варгуса охватил зуд, во рту пересохло.
– Что это? – спросил Харго, обтирая тесак лоскутом одежды, сорванным с чьего-то трупа.
– Боевые маги.
– Не наши?
Варгус покачал головой.
– И еще кое-кто.
Этого говорить не следовало: с того места, где они стояли, нельзя было ничего разглядеть. Варгус отошел помочь одному из лекарей, пока Харго не начал задавать неудобные вопросы.
Враны, пользуясь передышкой в бою, перевязывали раненых или оттаскивали их на носилках в госпитальный шатер.
– Эй, помоги! – крикнул толстый краснолицый врач, пытавшийся зажать рану на животе солдата и в то же время залезть в свою сумку.
Варгус прижал к зияющей ране обе руки, отчего солдат захрипел и от боли выкатил глаза – на крики сил уже не осталось. Кровь была темная и вонючая. В животе медленно растекался яд из искромсанных кишок. Достав из сумки фиолетовый флакончик, лекарь поднес его к губам несчастного. Тот задышал легче, закрыл глаза и обмяк.
– Дальше я сам, – сказал врач. Он вынул из сумки нож и вскрыл солдату артерию на бедре. Через несколько секунд тот был мертв. Не всякий назвал бы это милосердным поступком, но Варгус знал: с такой раной не выживают. Скоро она загноилась бы, и боль стала бы невыносимой. Несколько дней чудовищной агонии – и бедняга, не переставая звать мамочку, умер бы в дерьме и крови.
