Вот она, истина – или, во всяком случае, что-то близкое к ней. Хотя цвета потускнели, краска облупилась и фреска на первый взгляд представляла собой сплошное черное пятно на белом фоне, Варгус различил на ней фигуры, пировавшие за длинным столом. Двадцать восемь мужчин и женщин. Собрание, какое ни один смертный, кроме художника, не видел от начала времен. Мимолетный каприз одного самолюбия, которому другие потворствовали. Эта встреча никогда не повторится – некоторых ее участников уже нет в живых. Фреска изображала богатый пир: тяжелый стол был уставлен едой со всего мира. Зал озаряли свечи на столе и фонарь в руке маленького мальчика. Возле камина, следя за огнем, сидела девочка с лицом, измазанным сажей. Пламя омывало зал золотым сиянием и разгоняло тени до самых дальних углов, где маячили еще несколько лиц.
С тяжелым сердцем Варгус отвернулся от фрески. Не обращая внимания на золотые узоры, мраморные статуи и прочую безвкусную роскошь, он уставился на сгорбленную фигуру в первом ряду. Хотя человек за все это время не шелохнулся, Варгус не сомневался: его заметили.
Несмотря на поздний час, они были не одни – поодаль склонили головы в молитве еще несколько верующих. Не глядя на них, Варгус сел на скамью за спиной у человека в первом ряду. Молодой и слишком услужливый священник кинулся было навстречу, но Варгус метнул в него такой взгляд, что тот внезапно вспомнил о каком-то срочном деле и поспешил прочь.
– Помнишь ту ночь? – спросил Варгус. – Мы несколько дней пировали. Еды было столько, что стол трещал.
Сгорбленный человек распрямился и откинул с головы белый капюшон.
– Не люблю об этом вспоминать, – сказал Пресветлый Владыка.
– Столько всего случилось с тех пор, – продолжал Варгус. – Кое-что – чуть ли не вчера.
– Ты мне угрожаешь?
– Делюсь наблюдениями.
Владыка, ни разу не взглянув в его сторону, смотрел на идола себя самого, застывшего в благословляющем жесте.
– Зачем ты пришел?
– Сказать тебе, что война окончена. На западе еще неспокойно, но со временем все уляжется.
– Рад это слышать. Мне было очень тревожно наблюдать, как Тэйкон извратил мою веру и религию Всеблагой Матери. – Пресветлый Владыка поежился. – Спасибо за добрые вести.
Варгус выдержал долгую паузу и наконец произнес:
– Я знаю, что это был ты.
Пресветлый Владыка впервые повернулся к нему.
– О чем ты?
– Ты обучил Чернокнижника. Ты показал ему Искусства, которые люди забыли много веков назад. Грезохождение, например. И артефакт-паразит с той стороны Завесы – твоих рук дело.
– Что за нелепость? Зачем мне это?
Варгус пожал плечами.
– Молодость, невежество и алчность. Несмотря на всю свою силу, ты хочешь большего.
– Я с каждым днем становлюсь все могущественнее. Зачем мне рисковать и посвящать в тайны простого смертного?
– Это единственное, чего я не знаю.
– И у тебя есть доказательства? – усмехнулся Пресветлый Владыка.
– Артефакт уничтожен. Безумный король и Чернокнижник мертвы, да и вряд ли ты был настолько глуп, чтобы учить их напрямую.
– Я уважаю тебя, Варгус, но твои обвинения глубоко оскорбительны. Ты считаешь, что я вмешался в дела смертных, а это запрещено, как всем нам недавно напомнили.
Варгус, зарычав, подался вперед, однако Пресветлый Владыка не шевельнулся.
– Да, это запрещено, мальчишка, и наказание тебе не понравится.
– Вижу, ты очень любишь угрозы… Вряд ли тебе есть чем подкрепить их, – насмешливо произнес Владыка. Здесь, в самом центре своего культа, в стране, где почти все население составляли его последователи, он чувствовал себя в полной безопасности.
Однако его самоуверенность пошатнулась, когда на губах Варгуса заиграла ухмылка.
– Ты прав, – согласился тот, заставив Владыку еще больше нахмуриться. – Доказательств у меня нет, но это и не суд. Нет ни судьи, ни присяжных – только исполнение завещания.
– Ты не посмеешь.
– Правда? – Варгус с хладнокровным видом откинулся на спинку скамьи. – Что, по-твоему, случается с теми из нас, кто живет в одном теле слишком долго? Ты представляешь, как это влияет на разум?
– Не понимаю тебя, – сказал мальчишка.
– Ну, еще бы. Ты дитя, тебе нет и тысячи лет. Но Создатель – он был здесь почти с самого начала. За это время он стал могущественнее всех нас вместе взятых – и все же попал в ловушку собственного искалеченного тела. Его разум гнил заживо. Бывали и прояснения, но с каждым годом все реже.
Все свечи в храме дрогнули, как одна. Лицо мальчишки исказилось от ужасного прозрения.
– Это был ты, – прошептал Пресветлый Владыка.
– Он умолял меня, – хрипло сказал Варгус. – Жизнь стала для него невыносима. Он сам вложил мне в руку оружие.
Вся краска сбежала с лица Пресветлого Владыки, и оно стало одного цвета с его плащом.
– Но… с такой силой, как у него, он должен был вернуться.
– Он почти сразу родился заново – у бесплодной женщины, – однако прошло слишком мало времени. Его разум не успел оправиться. Он позвал меня с другого конца света, и я пришел на зов. Я задушил его в колыбели. Это повторялось снова и снова. Наконец, он родился целым, ибо он вечен. Он, но не ты.
– Пощады! – взмолился Пресветлый Владыка. Варгус понял его по-своему.
– Да, я пощадил его, когда убил первый раз. Тело погибло, и я развеял его сущность, а Лето разнесла его по всему свету.
– Сжалься, Плетельщик!
Варгус опять подался вперед, и Владыка отпрянул в страхе.
– Если ты еще раз сунешься в дела смертных, я тебя уничтожу. А потом найду младенца, в которого ты переродишься, и разобью тебе голову. Я буду убивать тебя снова и снова, пока твоя звезда не зайдет, а силы не угаснут. Ты останешься в Пустоте, глухой, слепой и немой, а потом превратишься в Ничто. Ты меня понял?
Пресветлый Владыка судорожно закивал.
– Я с тебя глаз не спущу, мальчишка.
Не дожидаясь, пока тот начнет оправдываться или умолять о пощаде, Варгус отвернулся и медленно вышел из церкви.
Глава 49
Откуда-то из темноты поманил голос, и вместе с ним пришло обещание тепла. Продираясь сквозь туман, Балфрусс чувствовал, как солнце согревает лицо. Просыпаться было так сложно!.. Казалось, он долго брел через трясину и наконец ухватился за настоящий мир.
Балфрусс сел в постели и обвел взглядом незнакомую комнату. Обстановка была простая – единственная кровать, таз и кресло, в котором дремал человек. Спальня больше напоминала тюремную камеру, прочная деревянная дверь усиливала первое впечатление. Из высокого окна падал солнечный свет. Судя по почти отвесным лучам, время шло к полудню.
