– Не думаю, – под тонкими усиками вновь мелькнула улыбка. – Здесь вообще людей почти нет. Скот выпасать негде, а купцам проще ехать равниной.
И слава Богу! А чудная у толстяка улыбка! Губами дергает, а глаза как неживые. То ли скрывает что, то ли горе какое на душе.
– Между прочим, эти места – первые, куда смогли проникнуть христиане еще три века назад. На равнине были мавры, а тут кастильцы построили несколько замков. Говорят, здесь воевал сам Сид или кто-то из его потомков. Но с тех пор тут ничего не осталось. Кого мавры убили, кто сам в долину спустился, когда король Альфонсо вернул Горную Андалузию…
– Увы, – сбоку послышался тяжелый вздох. – Не довелось нам жить в то славное время!
Несчастный Дон Саладо с повязкой, выпирающей из-под съехавшего на ухо шлема, уныло трусил на своем коньке, глядя куда-то между конских ушей. Лучше бы шлем этот вообще выбросить! Он и так на тазик для бритья походил, а после того, как по нему дубиной припечатали, вообще на тарелку стал смахивать.
– Помилуйте! – поразился лисенсиат. – Чем вам наше-то время не по душе?
…Я-то не удивился – слышал уже.
Вместо ответа – новый вздох, еще тяжелее, еще безнадежнее. Петушиный бой явно поубавил уверенности у славного идальго. Переглянулись мы с лисенсиатом и поняли – грех его сейчас расспросами тревожить.
И ведь жалко дядьку! А чем поможешь? По системе этой самой лечить? Уже пробовали.
– Не мило мне время это, сеньоры, ибо мню, что не совершить в наши дни ничего великого.
Отозвался, Петушиное Перо!
– То есть как? – толстячок даже в седле подпрыгнул. – Великое сейчас только начинается, Дон Саладо! Разве не следует назвать великим то, что творят ученые и мастера искусств изящных в славной Италии? Разве Джотто, Брунелеске и Поджио Броччолини – не истинные титаны?
– Право, не слыхал я о подвигах этих рыцарей… – начал было Дон Саладо, но толстячка уже понесло.
– А Гутенберг? А университеты? А то, что португальцы уже обогнули мыс Бурь и вот-вот достигнут Индии? А то, что мы уже отвоевали Испанию нашу у мавров? Вы же сами брали Малагу, сеньор!
– Иногда я жалею о маврах, – со вздохом ответствовал рыцарь. – Хоть и негоже сие делать доброму христианину. Просто кажется мне, что во времена великого Сида, вами, сеньор, только что упомянутого, когда не было еще ни бомбард, ни аркебуз, доблесть и храбрость более ценились. Знаете, сеньоры, есть у меня мечта. Никому не говорил я о том, но вам скажу, ибо люди вы храбрые и благородные…
Подмигнул я толстячку, а он мне – в ответ. Это, значит, чтобы мы оба молчали, когда наш дядька про великанов с драконами рассказывать начнет.
– Точнее сказать, у меня их две, две мечты, уважаемые сеньоры. И главная из них такой будет…
Костлявая рука долго поправляла шлем, затем неуверенно погладила бороду-мочалку.
– Даже не знаю, как начать… Снилась мне некая земля, сеньоры. Прекрасная, обильная всем, славными и благочестивыми людьми населенная. Царит же в земле той вечное лето, и воды ее подобны млеку, золотом же выстланы донья речные, но лежит то золото втуне, ибо нет в нем нужды и потребности. И будто бы чей-то голос повелел мне в эту землю войти. Удивился я и спросил путь, ибо вначале подумал, что велят мне идти во святой град Иерусалим – мечту каждого рыцаря…
Странное дело, у меня весь смех куда-то сгинул. Красиво говорил Дон Саладо, душевно даже.
– Но было поведано мне, что не Иерусалим это, не Индия и даже не царствие Хуана Пресвитера. Земля сия, сеньоры, за морем лежит, а вот за каким и в стороне какой, сказано мне не было…
И вновь мы с лисенсиатом переглянулись. Хотел он что-то сказать, да я палец к губам приложил.
– Разумею я, сеньоры, что трудно найти землю эту, однако же скажу, что узнаю ее сразу, ибо памятна она мне, хоть и снилась лишь однажды. Даже имя я дал ей – Терра Граале, Земля Чаши Господней, ибо столь же прекрасна она и недоступна, как сам Святой Грааль.
– Не смогу ли я помочь вам, сеньор? – не выдержал лисенсиат. – Ежели попадем мы с вами в Севилью, куда ныне я путь держу, то сможем посмотреть атласы и прочие землеописания. Там вы сможете найти то, что ищете.
Качнулась борода-мочалка. Кажется, Дон Саладо не очень верил атласам.
– Меня считают безумцем, сеньоры, и то мне хорошо ведомо. Но не всегда я был таким, и в прежние годы, когда честно служил я в войске королевском, приходилось мне говорить с людьми знающими, особливо же со шкиперами и кормчими, все моря избороздившими. Дивились они, сколь подробно я эту землю знаю, и признавались честно, что о такой и не слыхивали. Не Индия это, не Китай, не Африка и не страна Сипанго…
Хотел я сказать, что всякое людям снится, особливо же с перепою, но вовремя язык закусил. Пусть себе! Тут бы в пропасть не заехать.
Пропасти, правда, нам покуда не попадались, но горы эти мне совершенно нравиться перестали. Едешь словно в коридоре каменном, того и гляди, сверху крышкой прихлопнут. Хоть бы дом какой встретить или часовню. Да куда там! Трава – и та пропала, камень один. Этак Куло мой совсем взбесится, меня есть начнет!
– Вторая же моя мечта, сеньоры…
Какая еще? Ах да, у моего идальго их целых две!
– …совсем простой кажется на первый взгляд. Хочу я встретить у некоего перекрестка странствующего рыцаря. Ведом вам сей обычай – ждать у перекрестка собрата своего, дабы вступить с ним в бой ради обета или же ради прекрасной дамы. И вновь – увы! Хоть и встречал я немало рыцарей, но никто из них не следовал давним обычаям…
– У вас есть прекрасная дама, ваша милость? – не утерпел я.
Подслеповатые глаза Дона Саладо гордо блеснули.
– Истинно скажу – есть! И дама эта, чей платок, ее руками вышитый, ношу я возле сердца, – моя законная супруга донна Маргарита, заботливая хозяйка дома моего и мать троих моих сыновей!
Я чуть не присвистнул, да и сеньор лисенсиат был явно удивлен.
– Помилуйте, Дон Саладо! Отчего же вы дома не живете?
Спросил – и тут же пожалел. Понурился мой рыцарь, да так, что чуть носом в гриву конскую не ткнулся. Дернула рука за бороду, качнулась голова в дурацком шлеме…
– Что говорить об этом, Начо? Дом наш небогат, и с тех пор, как привезли меня, беспамятного, из-под славного города Малаги, издержалась моя супруга на лечение, и поистине стал я всем в тягость. Не скрою, случилось меж нами великое огорчение, и тогда решил я избрать стезю, которая и привела меня в сии глухие места…
Вот бес! Да не иначе, моего дядьку из дому выгнали? Калеку! Больного! Ну, семейка! Не потому ли та барынька в маске не велела бедолагу рыцаря домой везти?
– А я и рад, сеньоры, ибо, шествуя путем странствующего идальго, смогу я оказать помощь добрым христианам, защищая их от мерзких чудищ, коих, в милости своей, Господь и Дева Святая дозволили мне зреть. И, может статься, свершу я великий подвиг…
