А потому и не убили. И не убьют – погодят. Падре Рикардо три месяца в подвале солили, прежде чем на дрова и на мокрую солому поставили. Ему еще повезло, другие по три года смерти ждали. А кто и по пять!
…Тут и ждали. Понял я, куда раба божьего законопатили! Старое аббатство, возле Касы севильской. Потому и колокол от Святого Клементия слышно. Раньше тут братья-минориты жили, а потом переселили их куда подальше, а дом Супреме отдали – под тюрьму. Удобно – обе тюрьмы рядом совсем, через забор. И забор я этот видел – высокий, в три роста моих.
Понял – и еще хуже стало. Не убежать отсюда, это уж точно! Разве что Дона Саладо позвать, чтобы между кирпичиков провел.
В общем, не обрадовался я, как серость предрассветная из-за решеток поползла. Это на воле новому дню радуешься.
И тут – как завизжало!
Вскочил, оглянулся…
Визжит!
Мерзко так, противно. Вроде режут поросенка, а дорезать не могут.
Фу-ты!
…Одно хорошо – скука кончилась. Так что прошибся я слегка со скукой.
Визжит!
Заткнул я уши, семерых бесов помянул – да и пошел разбираться. К дыре, что на полу.
Оттуда и визг, само собой. Не поросенок, конечно. Мучают – но не его. То ли виуэлу сильничают, то ли псалтерию последние струны обрывают .
– Эй ты, перестань надсаживаться!
…Нет, не псалтерий, у того звук другой. И не виуэла – поменьше. Вроде трумшайта, которым мы в тумане сигналы подаем, ежели в море заплутаем.
Но не в такую же рань!
Взвизгнуло – умолкло.
– Хочешь – и тебя надсажу. На иглу сапожную! Ого!
Веселый такой голос, злой. И молодой – моих лет парень, видать.
– А ты лезь сюда, – хмыкнул я. – Разберемся!
А кто – не видать. Насквозь дыра, да перекрытия больно толстые.
…Ой, не случайно тут дырку эту оставили!
Поросенок на самом деле мандуррией оказался. Видел я такую – струны в шесть рядов, двойные. Здорово визжит! А парня Хосе звали. Хосе-сапожник, потому и об игле вспомнил.
…Фамилию не назвал, только имя. И правильно, конечно. Я тоже лишь по имени представился.
– Давно тут?
Оказалось – давно, три месяца уже. Тогда понятно! Чтобы с тоски не околеть в этих стенах, на барабане заиграешь.
И ведь не запрещают! С чего бы это?
– Пытали?
Равнодушно так спросил Хосе-сапожник, словно о погоде. Передернуло меня даже.
Не пытали еще. Ни меня, ни его.
– А защитник у тебя есть? Ты, Начо, защитника проси, обязаны они. А денег нет – бесплатно дадут. Может, и не выручит, зато мозги им всем заморочит, подольше проживешь.
…И на том спасибо!
– А зачем тут жить? – не сдержался я. – У тебя хоть мандуррия есть, не так тошно.
Засмеялся Хосе-сапожник, недобро так.
– А я очной ставки жду. Чтобы свели меня с гадом этим, Бенито Гарсией. Сведут – а я ему иголочкой да в сердце. Вот тогда и помирать можно будет. Не так обидно! Он, сволочь, не только меня сдал. Всех братьев забрали, отца… Брат Хуан пытки не вытерпел – помер.
…И снова – вроде как имена знакомые. Слышал ведь! То ли в Севилье, то ли в дороге где.
– Он ведь, Гарсия, всех с собой потянуть решил, падлюка! Вот я его шилом и оприходую!… А ты, Начо, главное, слабины не давай. Они тут хитрые, прямо ничего не спрашивают, ждут, чтобы ты сам со страху на себя клепать стал.
Ну, это я, положим, и сам понял…
– И врать любят, будто оговорили тебя, будто все им известно. И еще могут – приведут к тебе дружка твоего, заставят гадости про тебя говорить прямо в глаза. А ты озлиться – и на него всякое вешать станешь. Это-то им, гадам, и нужно. Один – просто еретик, а ежели двое – заговор уже, понял? И учти, по правилам их поганым тебя только единожды пытать смогут. Стерпишь, смолчишь – отстанут, ежели выживешь, конечно. Ладно, Начо, бывай пока!
Подождал я, покуда из дыры вновь визг раздался, подумал. На лежак сел – снова мозгой крутить начал…
Неспроста дырка – ясно. И что слушают нас – тоже ясно. Слушают – да ждут, пока не проговорится кто.
Вроде бы – глупо, не детишки мы с Хосе этим, понимаем. А с другой стороны – как сказать! С тоски не только струны мучить начнешь – волком завоешь. Вот и слушать станут – о чем вой пойдет. Неглуп Хосе-сапожник, но все равно – разговорился. А ведь он меня и не знает совсем.
Всю семью у парня взяли – вот ведь сволочи! Хорошо хоть я – сирота круглая.
…А Дон Саладо? А Инесса? А толстячок?
Двинул я себя в челюсть, крепко так. А вдруг искусники здешние мысли читают? Пытать-то один раз позволено, да раз этот всяким бывает!
Воют струны, словно бесы.
Бес-сапожник их терзает,
Беса-Начо злит и мучит.
Ад вокруг, да вот загадка —
Бесам я в аду том сдался?
Чтоб убить, не надо ада,
Значит, жизнь – не смерть – нужна им?
Думал – все. Не все, выходит!
Отплясал – не наплясался,
И опять плясать заставят
По пути на Кемадеро?
Подарил меня Фонсека
Прямо бесову кагалу.
Королевский был лазутчик,
Стал шпионом Сатаны!
ХОРНАДА XXXII. О том, как в гости меня приглашали да за язык ловили
– Заходи, заходи, парень. Гостем будешь, поболтаем, посмеемся!
Вот уж не думал, что в гости позовут. Как потащили коридором, решил, что опять – в подвал к фра Луне. А оказалось – совсем не к нему.
Но тоже – в подвал.
– Недавно, значит, у нас? Вот и славно, поглядишь, повеселишься. Хорошо тут у меня, все, что бывали, очень довольными остались!
Веселый дядька! Ну точно – повар. Толстый, на брюхе вислом – передник кожаный, ручищи – с меня толщиной каждая – волосом густым обросли. Рыжим.
А на башке – ни волоска. Убежали от дядьки.
– Ну, гляди!
А подвальчик немаленький. И светло – факелы трещат, смолой на пол капают.
…Как в том подземелье, куда меня его булькающее сиятельство приглашал.
– Ну как тебе? Чистота, чистота-то какая, цени! Сам каждый день мою-вытираю, чтобы и пылиночки не было. Иначе гости обидеться могут.
Кивнул я, соглашаясь. Чистота – первое дело, особливо на кухне.
…Даже если кухня эта – адова!
А дядька-повар меня уже за руку тащит. Видать, не терпится ему работой похвалиться.
– Значит, так, парень, слушай. Приемов всяких у меня хватает – с полтора десятка будет. А инструменту, понятно, меньше, потому как каждый – по-всякому полезен. Вот, к примеру, дыба…
