Море окрашено в зелено-бутылочный цвет. Небо над морем светло-серое, илистое. Линии горизонта не видно.
Грузовое судно с откинутым к верху мачты рангоутом идет из тумана по нашему левому борту нам навстречу. Выглядит оно смешно — как будто на судне возвышается башня. В качестве призрачного попутчика мы имеем контейнеровоз. Только в бинокль я могу разглядеть его бело-голубую окраску и три красно-бурых контейнера на верхней палубе. Корабль глубоко зарывается носом в море, идя против волны, и раскачивается, словно детская игрушка «конь-качалка».
Рядом со скамьей на выступе левого борта сидит на корточках сын второго помощника капитана. Он кормит зеленым горошком и салатом почтового голубя, выбравшего место под скамейкой в качестве жилища. Еще он выставил голубую чашку с водой. Мальчик не обращает на нас никакого внимания. Он с восторгом смотрит на то, как голубь ест, пьет и чистит свои перышки.
Старик осмотрел все кругом и решает:
— Оснований для снижения хода нет! — и, обернувшись ко мне, говорит: — А радар у нас на что? Ну-ка, посмотрим.
На зеленом экране радара вырисовывается множество объектов.
— Это ситуационный дисплейный радар, сокращенно СДР, — говорит старик.
— С каждым оборотом антенны картинка стирается, а потом появляется снова? — спрашиваю я.
— Нет. С каждым оборотом она усиливается. Но через определенное время картинка смазывается, тогда она стирается, — отвечает он. — Радар СДР работает на частоте десять сантиметров.
— А зачем нужен второй радар с монитором, если на этом все так хорошо видно?
— Небольшие рефлексы на СДР видны лучше.
— Тогда это, выражаясь более просто, более четкий радар?
— Да. Оба прибора можно по выбору переключать на трех-или десятисантиметровую антенну радара.
— Вот такую погоду нам иногда следовало бы иметь, — говорю я про себя вполголоса.
Иногда я молил Бога послать такую дымку. Чаще всего это, правда, ничего не давало…
— У союзников, кажется, была лучшая связь с небесной канцелярией, — говорит старик. — Мы шли, не имея возможности погрузиться, и это при прекрасной погоде, — отнюдь не вдохновляющее ощущение.
— Однако после Гибралтара запас хода составил самое меньшее двадцать метров?..
— Всего двадцать. Большего сделать было нельзя. Я и сейчас не перестаю удивляться, что на этой разбитой лодке мы прошли Бискайи.
После того как мы какое-то время молча разглядывали море, старик заговорил снова:
— Это даже представить себе невозможно, сколько торпед получил бы такой разделенный на «икс» отсеков корабль, как «Отто Ган», если бы он оказался перед нашими торпедными аппаратами.
У меня дыхание перехватило. Мне понадобилось время, чтобы сказать:
— Ты же хотел освободиться от такого взгляда на жизнь!
Другому человеку я бы этого не сказал — это своего рода болезнь. Старик ведь мог сказать: «Мы — меченые», или: «Можно делать, что угодно, но видения большой войны возвращаются к нам снова и снова». Словно читая мои мысли, старик говорит:
— В то время мы еще были молоды и особенно впечатлительны.
Чтобы сбить волну печальных воспоминаний, я иронизирую:
— Ну, совсем молодым ты уже не был. Для меня ты тогда был стариканом. По сравнению с неопытными юнцами, которым доверили подводные лодки, ты был уже в летах.
— Да?
— Еще бы! Больше тридцати годов, как сказал бы наш испанец. Это же было в старые-престарые времена.
Старик молчит. Но он запустил конвейер моих воспоминаний, которые как бы накладывались на мое личное существование. Сколько бы я ни пытался, долго сопротивляться наплыву воспоминаний я не могу. Во всяком случае, в Бретани я провел несколько лет моей жизни. Из Сен-Назера на U-96 я вместе со стариком отправлялся в его пятый и шестой боевой поход. У Симоны в Ла Боль было кафе «А ль’ами Пьеро». Вихрь воспоминаний вертится у меня в голове.
Старик, очевидно, предается таким же воспоминаниям. Сейчас он говорит по-деловому сухо:
— Если бы кто-нибудь разнюхал, что в 1943 году Симона была у тебя в Фелдафинге, то дела твои были бы плохи. Это-то ты понимал? Как это ты вообще тогда провернул?..
Так как это звучит как вопрос, я говорю:
— Я же тебе все это уже рассказывал. Сразу же после моего допроса в абвере ВМС.
— Расскажи еще раз!
— Хочешь убедиться, совпадут ли мои тогдашние показания с сегодняшними?
— Не нагнетай!
— Ты же знаешь, что я получил от Верховного командования вермахта (ОКВ) рабочий отпуск, так как после гибралтарской операции должен был закончить мою книгу и поработать дома, потому что там находились все мои материалы, а полевую комендатуру в Ла Боле я попросил предоставить мне уборщицу, так как в Фельдафинге у меня никого не было.
— И уборщицей оказалась именно Симона?
— Тебя это удивляет? Другой у них в запасе не было. Все это было логично. Симона вызвалась добровольно. А то, что мне нужен был помощник, они поняли сразу.
— В крайнем случае ты мог рассчитывать на достаточно мощную поддержку сверху.
— Так оно и есть.
— И в один прекрасный день Симона приехала к тебе?
— С билетом, выданным вермахтом, естественно.
— И внесла оживление в твою холостяцкую жизнь — невероятно!
Тут уж в меня вселяется бес, и я говорю:
— Между прочим, я ездил с ней в Лейпциг, к моей менторше.
— Ты ездил с ней по стране?
— Да. В Лейпциг. Там жила тетя Хильда. Ей я хотел показать Симону. Мы же чувствовали себя, так сказать, помолвленными.
— И это в разгар войны! О риске ты, очевидно, не думал?
— Можно подумать, что в то время ты относился к риску с почтением.
Старик только чешет за правым ухом.
— Ищешь шефа? — спрашивает старик, когда я через час захожу выпить кофе и рассматриваю сидящих за столами. — У него сейчас нет времени. Неприятности с главным конденсатором. Сходи посмотри — это интересно!
Я делаю всего один глоток и снова направляюсь в свою каюту, чтобы взять фотоаппарат.
Перед главным конденсатором командует Вулинг. С трех люков сняты крышки. Непосредственно перед мощной установкой подняты напольные плиты. Из глубины выступает мощный хобот. Его используют для вентиляции. Два человека с помощью тяжелых инструментов ремонтируют задвижку водопровода охлаждающей воды.
— Этот водопровод подает охлажденную воду к главному конденсатору, — объясняет мне один из ассистентов, в то время как я фотографирую. Я знаю, что этот трубопровод чертовски важен. Холодная вода омывает трубы, в которых конденсируется использованный пар.
