Старик задумывается, а затем медленно говорит.
— Нацисты разжигали ненависть к евреям таким образом, что «хрустальная ночь» была воспринята с определенным одобрением, в том числе и мною. Да, так можно сказать. Насколько далеко они зашли в этом, я не знал. И совсем не знал, что евреев убивали.
— Вряд ли можно говорить о жажде иметь информацию, — вставляю я.
— Не было никого, кто бы об этом говорил. То, что люди со «звездой Давида» на одежде уступали мне дорогу во время отпуска, я, правда, замечал. А также слышал, что в магазинах их не обслуживали. Но у нас были другие заботы: упущения военного руководства, в авиации, например. Об этом мы говорили. А что знал об этом ты?
— Должен признаться, что у меня все это было по-другому. У меня были друзья в Лейпциге, социалисты, с которыми я мог говорить открыто, но тоже только в том случае, если были закрыты все окна. Они знали людей, попавших в концентрационный лагерь и даже вышедших оттуда. Но те ничего не рассказывали, даже друзьям, абсолютно ничего, о концентрационных лагерях. От них, должно быть, требовали неразглашения, так что из страха быть убитыми они молчали. А потом в концентрационный лагерь попал мой собственный издатель Петер Зуркамп. Но о том, что там действительно происходило, я тоже тогда не знал.
— То, что с евреями не церемонились, я уже знал, но то, что систематически проводилось уничтожение евреев, — об этом я не знал. Когда сразу после войны я узнал о числе уничтоженных евреев, то просто не мог в это поверить.
— В Америке тебе никто бы не поверил, что ты не знал об этом.
— Понимаю, но это было именно так! Кроме потока нацистской пропаганды у нас не было других источников информации. Если настоящий нацист заставал кого-то за прослушиванием вражеского радио, то это могло плохо кончиться. Верно ведь?
— Да — говорю я, — верно.
Разговор иссяк. «Время ложиться спать», — говорит старик.
* * *
Я совсем не выспался, потому что в корабль закачивали морскую воду. «Полный балласт внутрь», — сказал вчера старик. Столовая уже почти опустела, когда я довольно поздно пришел завтракать. Со стариком, который уже позавтракал, я столкнулся в дверях.
— С половины десятого в связи с экспериментом исследователей из Гамбурга будет проведено «редуцирование». Возможно, это тебя заинтересует, — говорит он. — Я должен проследить за порядком. — С этими словами он кладет на стол рядом с моей тарелкой листочек: — Я тут для тебя набросал, что будут делать с кораблем, иначе ты все время будешь начинать с этого.
Я читаю: «1. Испытания и совершенствование — технически. 2. Исследования для совершенствования — экономичность. 3. Обучение персонала. 4. Освоение портов. 5. Ознакомление пароходств, портовых властей, коммерсантов с возможностями использования атомохода. 6. Вклад в урегулирование международных правил захода таких судов. 7. Снижение производственных издержек за счет транспортировки грузов». Под этим текстом написано примечание: «Эти пункты пересекаются с различной степенью и важностью приоритетов».
Я слышу весть,
[22] говорю я себе. Теперь быстрее глоток кофе, яичницу-болтунью, потом снова вперед в мою каюту забрать сумку с фотоаппаратурой и не забыть пленку в холодильнике. Когда я собираюсь сорваться с места, мне на плечо ложится рука шефа, который спрашивает:
— Вы можете пойти со мной сразу? Мы как раз приступаем к редуцированию.
— Я уже знаю. Охотно воспользуюсь вашим приглашением. Вот только заберу фотокамеры.
— Ну, хорошо! Я должен быть на пульте управления. Встретимся там.
— Проведение редукции, — говорит шеф сразу же, как только я, еще запыхавшись, появляюсь на пульте управления, — всегда увлекательно. Она отличается от режима нормальной эксплуатации примерно так же, как нормальный полет самолета с автоматической системой инерциальной навигации на высоте 10 000 метров отличается от захода на посадку.
— Редукция? — говорю я вполголоса, но шеф это услышал.
— Редукция, — говорит он, — означает снижение производства пара в результате ограничения потока нейтронов, то есть в результате вдвигания управляющих стержней. Отойдите, пожалуйста, немножко в сторону, чтобы толстяк имел возможность видеть всю свою лавочку. Обычно здесь не так много народа, — говорит шеф, будто извиняясь. Толстяк — это оператор за пультом управления. Его взгляд прикован к стенке с манометрами. Правой рукой он медленно передвигает рычаг на инструментальном пульте.
— Обычно на пульте управления находятся только два человека, — объясняет шеф, хотя нормальная вахтенная смена состоит из трех человек: двух инженеров, один из которых — руководитель смены, а другой — оператор, и с ними асистент, который во время вахты часто находится не на пульте управления, а где-нибудь в машине, совершая контрольные обходы или производя какие-либо работы на месте.
После часа фотографирования я, несмотря на наличие кондиционера, весь взмок.
— А не посетить ли нам сегодня камеру безопасности? — спрашиваю я шефа, как бы между прочим, когда мы молча стоим рядом друг с другом и рассматриваем стенку с манометрами.
— Сегодня не выйдет. Это возможно только тогда, когда мы будем работать с полной нагрузкой. Сегодня, после того как закончим здесь, мы сначала посетим помещение со вспомогательным оборудованием.
— Значит, шаг за шагом.
— Так оно и есть, — имитирует шеф манеру старика.
Шеф берет в руки какой-то план, продольный разрез через ядерную зону и будто читает лекцию:
— «Ядерная зона расположена между шпангоутами семьдесят два и сто пять. Вся ядерная зона, то есть реактор с камерой безопасности, помещение со вспомогательным оборудованием и станция обслуживания, называется контрольной зоной. Входить туда можно только в защитной одежде через специальный шлюз».
Перед проходом к помещению со вспомогательным оборудованием происходит большая сцена с переодеванием: мы влезаем в белые комбинезоны и надеваем белые матерчатые бахилы и белые перчатки.
В помещениях, в которые мы входим, белый лакированный пол. Мне представляется, что мы входим в стерильные больничные залы, и меня не удивило бы, если бы в двери вошли сестры, а санитары провезли мимо кого-нибудь на каталке.
Шеф не оставляет мне времени насладиться схемой системы вытяжной вентиляции в камере безопасности и в остальной контрольной зоне. Он объясняет:
— К вспомогательному оборудованию относятся лаборатория защиты от излучений, химическая лаборатория и механическая мастерская, как мы ее называем. И еще следующее: чтобы из камеры безопасности активный воздух не мог попасть в контрольную зону, в камере безопасности поддерживается пониженное давление.
