— До сих пор вам все время везло.
Старик встает и говорит:
— Я бы так не сказал. Небольшие аварии уже случались.
Но тут стюардесса, — сегодня, к счастью, не та, с мехом, — та, очевидно, свободна от вахты, — ставит еду на стол.
— Большое спасибо, — говорю я после того, как мы поели, — за сделанный тобой расклад, но этим ты от меня не отделаешься. Я по-прежнему считаю смешным, что при расчетах рентабельности учитываются только цены на нефть. Если цены на нефть растут, то ток, вырабатываемый реактором, будет рентабельным. Но о нагрузке за счет больших затрат на персонал судов с ядерной двигательной установкой умалчивается. Или же исходят из того, что в случае если бы эксплуатацию подобного атомохода нужно было бы сделать экономически выгодной, то можно было бы отказаться от дорогостоящих лаборатории по защите от излучений, химической лаборатории и от всего другого оборудования, обеспечивающего безопасность?
— Возможно, — говорит старик.
— Но тогда бы началось столпотворение.
— Возможно, — говорит старик, как заведенный.
Предположим, что моря бороздит большое число атомоходов. В таком случае опасность аварий значительно повышается. С дальним прицелом аварии нельзя исключить.
— Нет, — отвечает старик коротко, и я радуюсь, что он не сказал «возможно».
— И если сюда добавить разгильдяйство и недостаточные мероприятия по обеспечению безопасности…
— То нам пришлось бы кое-что пережить, — заканчивает старик мою фразу и кивает в знак согласия.
Не тратя, как обычно, четверть часа на переваривание пищи, старик поднимается:
— Экспериментальная программа продолжится примерно до шестнадцати часов, так что я лучше побуду на мостике. Присоединяйся.
Я послушно встаю и отправляюсь вслед за стариком.
По траверзу левого борта темное облачко плоско распласталось над линией видимого горизонта. Над кормой корабля зависла стая чаек. Вдруг одна из чаек меняет свое поведение, становится неподвижной, увеличивается и увеличивается в размерах. У меня сжимается сердце: это же самолет. «Черт возьми!» — вынужден я сказать себе. Ведь сейчас нет войны. Истребитель «Мираж» подлетает прямо с кормы. Самолет демонстрирует сине-бело-красную кокарду. Он делает большую дугу и заходит во второй раз. На этот раз немного в стороне от корабля. Пилот хорошо виден в своей кабине. Он крутит пальцем у виска.
— Наглый щенок! — слышу я голос старика.
Этот мерзавец делает один заход за другим — десять заходов.
— Спрашивается, кто здесь придурок, — говорит старик.
Старая песня: когда я, как во времена войны, не делаю автоматически прикидки дистанции, курса, ходовой позиции и тоннажа корабля, выходящего из линии горизонта, подлетает самолет и начинает играть в войну.
Все люки открыты. Трюмы проветриваются, после того как вчера они были вымыты. Везде матросы занимаются покраской. В люке номер три с помощью гигантского шаблона — с похожих на трапецию лесов — белой краской на сером основании трюма матрос рисует «Курить запрещается!».
— Так предписано! — говорит старик.
— На этом корабле красить будут, вероятно, до последнего дня, до последнего часа?
— Может статься и так, — говорит старик. — Но пока окончательного решения о судьбе корабля еще не принято. Решения такого рода, то есть использовать корабль и дальше, или демонтировать его и сдать на слом, являются также и политическими решениями.
— Также?
— Да, наряду с другими.
Сегодня утром я, тщательно подбирая слова, обратился к стюарду с просьбой позаботиться о более крепком чае. «По мне это может быть такой, который и мертвого разбудит». Теперь кроме большого чайника для мостика он приносит специальный чайник и для меня.
И не подумаю даже обмолвиться о моем чае. Готов отдать голову на отсечение, что это тот же чай, что и в большом чайнике. Я знаю, с кем имею дело, особенно стюардов. Если бы утром я сказал стюарду: «Да, вчера чай был что надо!» — то он бы только посмеялся в кулачок. Этот стюард был особенным неряхой. Для того чтобы он что-нибудь сделал, его приходилось специально упрашивать. Под напольными ковриками, под решеткой для вытирания ног перед дверью, повсюду я обнаруживаю осадочную грязь. Когда я обсуждаю эту дилемму со стариком, он говорит:
— Конечно, было бы проще произвести замену. Но я не хочу видеть женский персонал в передней надстройке.
— Даже в том случае, если женщина симпатичная?
— В таком случае — особенно! Тут надо быть чертовски осторожным. Один капитан — не на нашем корабле — однажды так втюрился…
Так как старик замолчал, я нетерпеливо настаиваю: «Ну-ка, расскажи!»
— Итак. Имен я тебе не назову, — начинает старик. — Этого капитана сильно заинтересовала норвежская радистка. Со своим токованием он, очевидно, совсем потерял рассудок и не заметил, что над ним потешается весь экипаж. Дама его отвергла. Однажды ночью, будучи подвыпившим, он проник в ее каюту. Чуя неладное, радистка заранее покинула свое жилище.
Но капитан так одурел, что не понял этого, разделся и лежал голышом на койке радистки, в то время как члены экипажа — один за другим — просовывали головы в дверь. Естественно, с христианским судоходством для него было покончено, — рассказывает старик с ухмылкой, с легким налетом хамства.
— А столкновения у вас уже были? — спрашиваю я, когда мы оказываемся в рулевой рубке, думая о нашем обеденном разговоре.
— Ты имеешь в виду нефтеналивной причал, который мы проскребли бортом?
— Да, его…
— Тогда корабль контролировал лоцман.
— Я давно хотел спросить тебя: верно ли, что лоцманы не несут ответственности, если они что-нибудь напортачат?
— Так оно и есть. В сомнительных случаях ответственность всегда возлагается на руководство корабля.
— Это означает, что отвечать придется тебе, если лоцман совершит какое-либо безобразие, например если из-за него произойдет столкновение с берегом?
— Да. У нас это отрегулировано так: хотя лоцман подчиняется дирекции судоходства, он, будучи служащим, является в то же время уполномоченным пароходства. За нанесенный им ущерб он может потерять свой патент, но привлечь его к материальной ответственности нельзя.
— Но ты однажды говорил, что панамские лоцманы несут материальную ответственность?
— У панамских лоцманов это регулируется по-другому. Это верно. Они несут ответственность, так как при прохождении Панамского канала судоводитель не имеет возможности вмешаться лично. В отношении любого другого лоцмана капитан имеет право, даже обязанность консультировать его, а значит — и информировать лоцмана об особенностях корабля. В случае необходимости капитан должен вмешаться лично. Корабль ведет не лоцман, хотя на практике это выглядит по-другому, лоцман только советует.
