— А зачем, собственно говоря, такие сложности? — прерываю я шефа. — А что, если с помощью высвободившейся из ядра энергии сразу вырабатывать пар?
Теперь, глядя на меня, шеф насмешливо ухмыляется, очевидно, возможность просвещать меня доставляет ему удовольствие:
— Тогда бы вся машинная часть была бы заражена радиоактивностью! Это так просто.
— Понятно! Вместо этого все эти «джонни» остаются в первичном контуре… так?
— Точно так.
— Тогда вторичный контур также замкнут на себя, и функционирует он без неприятных потерь.
— Нет, не совсем, — смягчает шеф. — Во вторичном контуре у нас уже возникают потери. К конденсатору подвешены конденсатные насосы с сальниками. Там постоянно теряется немного воды. Например, запирающий пар, который должен препятствовать проникновению воздуха в турбину или через турбину в конденсатор, а попутно и в машинное отделение. Немного воды, например, теряется в питательном насосе. Всего пять-шесть тонн воды ежедневно. Это требует дополнительной подпитки.
— Нет ли опасности, что где-нибудь первичный контур придет в соприкосновение со вторичным контуром?
— Есть. Например, возможна ситуация, когда через секцию труб, если они имеют течь, в теплообменник проникнет первичная вода в результате того, что давление в первичном контуре выше, чем во вторичном контуре.
— Итак, все-таки, — бормочу я.
Но шефа это не смущает.
— Естественно, учитывается и такая возможность, поэтому в трех ветвях паропровода вмонтированы приборы, измеряющие радиоактивность.
Теперь я хочу услышать точный ответ и спрашиваю:
— А если они среагируют, что будет дальше?
Шеф отвечает сразу:
— Тогда соответствующие парогенераторы будут отключены. Это означает, что в таком случае никакая радиоактивность не сможет попасть в машинное отделение.
Так как шеф не выказывает и следа нетерпения, я продолжаю спрашивать:
— Во время рейса на Азорские острова имели место неполадки. Они, очевидно, не были предусмотрены?
— Вряд ли.
— Таким образом, с помощью этих пружин, которые вы мне показали, управляющие стержни выстреливаются в топочную камеру?
— Да.
— И тогда — бумс — и печь нейтрализована?
— Да, через 1,4–1,5 секунды при неполадках печь, как вы это называете, нейтрализуется. Стержни в таком случае оказываются запертыми.
— И это происходит только в том случае, если что-то не сработает или обнаружится дефект?
— Да.
— Ну, а если дефект нельзя устранить, я имею в виду: теми возможностями, которые имеются на борту, что тогда?
— Капитан вам же уже объяснил: тогда у нас есть наша установка «Take-home», а два котла также могут подавать пар на турбину. Под нагрузку будут поставлены два обычных котла, и тогда турбина станет работать от пара этих котлов.
— Это звучит так просто, как в книге для детей. Но что вы делаете, прежде чем вы получите пар? Вы же должны сначала растопить котлы, и прежде чем они дадут пар, пройдет ведь уйма времени. И в это время корабль останется без двигателя — или..?
— Да, это так, — говорит шеф, и я регистрирую это про себя как победу в этом раунде.
— Во время последних неполадок, которые я пережил здесь, — продолжает шеф, — скорость хода мы потеряли не полностью. Пока мы перешли на пар из котлов, мы сделали еще десять оборотов.
— Как это?
— В результате движения судна по инерции до остановки.
— При тяжелом море вы едва ли могли еще маневрировать с помощью руля.
— Правильно! — говорит шеф.
— И тогда корабль может двигаться бортом к волне.
К моему удивлению, шеф снова говорит: «Верно!» Он даже, кажется, удовлетворен тем, что я удивляюсь. Во всяком случае он делает небольшую паузу, прежде чем продолжить небрежным тоном:
— Это может случиться с любым другим кораблем. И происходит довольно часто. Если у вас теплоход или турбоход и возникают неполадки в энергетической установке, происходит то же самое!
— И через какое время вы получаете новый пар?
— Примерно двадцать минут нужны нам для производства пара, и двадцать минут судно должно обходиться без пара.
«Вот те на!» — думаю я. Это снова звучит так же просто, как в книжке с иллюстрациями. Спрашивается, не приготовил ли старик к ней другой текст.
— Ну, в таком случае груз на корабле по меньшей мере не может сместиться!
Но и это не может смутить шефа:
— Преимущество такого рода морских рейсов, которое вряд ли можно оценить по достоинству! — говорит он стоически.
— Если бы это случилось на канале, да еще в самом узком месте, то это могло бы стать по-настоящему приятным, — пытаюсь я еще раз поддеть шефа, но он только пожимает плечами.
Неожиданно я фыркаю от смеха, просмотрев еще раз свои записки.
— Что тут смешного?
— Я только что прочитал парогенератор — причем как партогенератор.
Шеф смотрит на меня с сомнением, качает головой и спрашивает:
— И часто это у вас?
— Да нет, от случая к случаю. Иногда мы коротаем таким образом время.
— С помощью такой чуши?
— Да.
— Ну, теперь мне многое понятно, — говорит шеф и смотрит, как я реагирую.
— Вы снова идете по моему пути, — говорю я с угрозой.
— Почему? — спрашивает шеф.
— Так говорят в Баварии.
— Смешно. Ну да, в Баварии. Но теперь я должен снова заняться работой.
Большое движение кораблей, прежде всего контейнеровозов. Наблюдая с юта за двумя плывущими один за другим контейнеровозами, я не могу поверить своим глазам: они плывут задним ходом, потом передним, а потом снова задним? Ну, естественно! Это мы, как сумасшедшие, выписываем кренделя через местность: мы плывем, петляя. Работают сотрудники Гамбургского экспериментального института кораблестроения. Вот подивятся люди на контейнеровозах тому, что мы выделываем.
— Что ты так долго делал у шефа? — хочет знать старик, когда я появляюсь на мостике.
— Мы говорили о производстве пара. Сам того не желая, я сказал неточно, но, к счастью, старик не заметил этого.
Для выделывания этих петель гамбургский капитан взял руль в свои руки. Я говорю ему, что я сфотографировал эти выкрутасы и если бы кто-нибудь спросил меня, кто это там начертал в море свое имя, то я бы ответил, что у нас был никудышный рулевой.
— Мне бы надо, — говорю я старику, когда мы оказываемся в штурманской рубке, — еще дочитать до горького конца послание кладовщика.
