— То же самое, что и ты. Пусть лавочка работает как работает, — отвечаю я, не колеблясь.
— Ну, вот! — говорит старик облегченно и наконец снова расцепляет руки. — Ничего другого в этой ситуации мне не остается. — Я знаю, что говоря «в этой ситуации», старик имеет в виду, что это его последний рейс. Слова утешения мне в голову не приходят.
— А что с сомнамбулической стюардессой? В столовой я ее больше не видел.
— Ты же знаешь, что врач — так сказать, под давлением представителей коллектива — выписал ей бюллетень…
— И? Отправишь ее из Дурбана домой?
— Почему ты так считаешь?
— Ну, я наблюдал за ней во время последнего фильма. Она таращилась с почти идиотским выражением, только в те несколько секунд, когда к ней кто-нибудь обращался, она не была «в отключке». Даже ее движения не были нормальными: у нее такая манера перекашивать плечи, а руки при этом держать одеревенелыми, причем так, как это делают слабоумные!
— Да, смешно, — бормочет старик.
— Непостижимо, что ее приняли на работу — продолжаю я, — ей же всего двадцать три года, а выглядит она по меньшей мере на тридцать пять.
— Об этом мы уже говорили. При найме на работу она, очевидно, произвела совершенно нормальное впечатление.
— Возможно, картина болезни позволяет короткое время производить впечатление нормального человека. Ведь может быть и так?
— Во всяком случае врач ничего не нашел!
— Если бы он видел мадам во время демонстрации фильма, вместо того чтобы интересоваться другими дамами, то он бы увидел, что она как неконтролируемая наркоманка выкуривает одну сигарету за другой и при этом явно находится в своего рода сомнамбулическом состоянии.
— Дурацкое дело. Может быть, ты и прав: нам бы надо ссадить ее в Дурбане и отправить домой. Я с этим однажды уже встречался — на крейсере в Магеллановом проливе — один матрос из группы механиков торпедных аппаратов сиганул за борт со словами: «Мария, я умираю за тебя!» К его счастью, это произошло в порту. За это ему пришлось порядком отдуваться. Это случилось в сочельник. — Здесь, чтобы усилить эффект от рассказа, старик делает паузу. — Допрос после протрезвления показал, что матрос имел в виду деву Марию. Это показалось правдоподобным, так как произошло в сочельник.
Наконец-то еще одна история, типичная для старика.
— То, что здесь один ассистент перешел грань, я тебе уже рассказывал, — продолжает старик. — Но он все точно разузнал, заседание морского ведомства было не трудным. Он оставил записку, в которой указал, кто должен ему наследовать. Говорили, что он погорел на стюардессах. Множественное число мы объяснили так: он был влюблен в одну стюардессу, которая была бисексуальной и предпочла этому ассистенту другую стюардессу.
После обеда я должен собрать свои пожитки, проверить фотоаппараты, взять две кассеты для моего диктофона, чтобы ничего не упустить из объяснений шефа. Я все еще не могу поверить, что я сегодня смогу попасть в камеру безопасности.
Экскурсия начинается сценой переодевания перед помещением, расположенным рядом с установкой. У меня уже есть опыт. Я засовываю дозиметр как само собой разумеющееся в грудной карман белого комбинезона. Шеф подает мне полотенце для вытирания пота.
— Что с этим делать? — спрашиваю я.
— Спрячьте пока, это вам сейчас понадобится.
Вход в камеру безопасности закрыт стальной дверью толщиной в добрых десять сантиметров, передвигающейся на роликах, В то время силой мотора эта дверь будто невидимыми руками привидения отодвигается по роликам назад, раздается резкий звонок. Два-три шага, и мы проникаем через стенку камеры безопасности, через вторичную защиту, состоящую из шестидесяти сантиметров железобетона. В небольшом помещении за железобетонной стеной так жарко, что я начинаю потеть. Самое меньшее сорок градусов, прикидываю я. Перед нами сферическая переборка с кламповым запором, точно такой же как на подводной лодке по обе стороны центрального пульта управления.
— За этим находится шаровой шлюз, — говорит шеф.
Перед дверью шарового шлюза мы вторично меняем бахилы. Вместо белых мы надеваем красные.
— Балет путешественников на Луну! — говорю я шефу. — Такое надо на сцене ставить!
— Вот, не забудьте перчатки, — говорит шеф невозмутимо, — а здесь шапочки хирургов, но они необязательны.
В перчатках, говорю я себе, будет трудно управлять фотокамерой.
С помощью черного штурвала шеф открывает дверь перед нами.
— Прошу, я после вас, — бормочет он.
Я вхожу, левой ногой сначала через кольцевое отверстие в стене. Затем входит шеф, присаживается на корточки в полом шаре, имеющем диаметр, равный примерно двум метрам, вплотную рядом со мной, и закрывает внешнюю дверь с помощью штурвала через систему тяг и рычагов. После этого он берет телефон, выжидает, пока не раздастся треск, и докладывает кому-то, что мы находимся в шаровом шлюзе.
Я все больше потею.
— Сейчас будет еще теплее, — говорит шеф, заметив капли пота на моем лбу, и открывает таким же способом, как он открывал внешнюю дверь, дверь внутреннюю.
И снова — поднять левую ногу и проскочить сквозь кольцевую дверь! Я медленно распрямляюсь в пояснице. Мы стоим на решетке между реактором и стальной стеной камеры безопасности. Мои глаза сначала должны привыкнуть к полумраку, прежде чем я замечу, насколько узким является это кольцевое пространство между стальной стеной камеры безопасности и напорным резервуаром и как много агрегатов размещено в этом крошечном пространстве.
Пот выступает у меня теперь так сильно, что я чувствую, как он бежит по спине.
Рядом с моим лицом шеф говорит:
— Однажды здесь вытекла вода первичного контура. Мы надели противогазы и — сюда. Давление в камере безопасности на десять миллиметров ниже давления в соседнем помещении. А в нем оно еще раз на десять миллиметров ниже, чем в другом соседнем. Все реакторные станции работают с пониженным давлением…
— …чтобы что-нибудь совершенно незаметно улетучилось, — говорит шеф и подтверждает: — Точно!
— А как вы замеряете эти десять миллиметров?
— Очень просто: по показаниям ртутного столба.
В то время как мы в кольцевом помещении между внешней стальной стеной и напорным резервуаром глубже спускаемся по узким лестницам и при этом изворачиваемся, чтобы не задеть агрегаты, и подныриваем под связки проводов, шеф говорит:
— Напорный резервуар рассчитан на 85 кило на квадратный сантиметр и на температуру триста градусов Цельсия.
— Да будет так! — говорю я и демонстративно вытираю правым рукавом капли пота со лба. Шеф это видит и устраивает для меня передышку. В то время как я сижу на корточках на ступеньке металлической лестницы, он внимательно рассматривает целый ряд расположенных рядом друг с другом манометров. Наконец он делает размашистое движение рукой и говорит:
