Шеф смотрит на меня выжидающе. С прерывающимся дыханием я говорю:
— Свободных уголков нет, а здесь достаточно темно.
— При конструировании вряд ли думали о фотографах, — отвечает шеф.
Я смотрю на мои ручные часы. В этом перегретом лабиринте мы находимся всего двадцать минут, а мне они кажутся вечностью. Шеф приседает передо мной, кладет вытянутые руки на колени, а затем опускает их безвольно. Он ведет себя так, как будто на корабле нет более уютного места, чем это, и начинает снова объяснять:
— Этот реактор имеет отличную саморегуляцию. Поэтому мы и обходимся сравнительно простой системой саморегулирования.
— То есть? — спрашиваю я и пытаюсь, прислонившись к какой-то стальной опоре, устроиться поудобнее.
— Это означает, — говорит шеф, — что, если давление или температура в первичном контуре меняются, то регулирующие стержни автоматически меняют высоту. При нормальной эксплуатации мы можем полностью отключить регулировку реактора. Система саморегуляции реактора заменяет управление.
— И как это функционирует?
— Безупречно!
— Отлично, отлично, — говорю я вполголоса, так как меня раздражает, что шеф ведет себя так, как будто ему надо похвалить свою хорошо дрессированную полицейскую собаку за ее поведение, но шеф не слушает, а продолжает говорить:
— Надеюсь, что вы поняли то, что я сказал о регулирующих стержнях.
— Почти, — отвечаю я.
— Но это же очень просто, — говорит шеф почти зло.
Я убираю фотокамеры в сумку и изображаю понятливого школьника. Шеф набирает воздух в легкие и начинает снова:
— Цепная реакция должна контролироваться и управляться. И для этого служат регулирующие или поглощающие стержни. Все это я вам уже объяснял!
— Поглощающие стержни — это трубы из нержавеющей стали, заполненные карбидом бора, — барабаню я, как молитву. — Карбид бора служит поглотителем нейтронов. Нейтроны, освобождающиеся в топливных элементах и во время цепной реакции расщепляющие ядра урана-235, поглощаются стержнями. Отсюда и название — поглощающие стержни.
Шеф широко открывает рот и глаза.
— Хорошо! — говорит он. И когда мы снова балансируем по узким решетчатым помостам, он говорит мне в спину: — Между прочим, реактор развивает 38 термических мегаватт!
Я останавливаюсь и спрашиваю:
— А это много?
— Скорее мало. В конце концов здесь малый реактор. — Шеф делает паузу и с удовольствием скользит взглядом по близким, уже скрывающимся в глубине тени агрегатам. Правой рукой он проводит по толстому трубопроводу, будто лаская его.
И тут я быстро говорю:
— Скорее, своего рода домашнее животное в рамках биологического вида, — и сам себе кажусь ужас как остроумным. При этом на душе у меня совсем другое: я чувствую себя раздавленным, окруженным и находящимся под своеобразной угрозой. Моментами я испытываю такое ощущение, будто я нахожусь в безлюдном мире, приземлившись один с шефом на космическом корабле на холодной звезде, а дверь, ведущую наружу, заклинило — no escape (нет выхода).
— Ну что, пойдем! — говорит шеф.
Я упираюсь, будто почувствовав слабость в коленках, одной рукой приподнимаюсь со ступеньки, а другой рукой вытягиваю себя вверх, опираясь на поручень перил. При этом шеф наблюдает за моими действиями. Пусть насладится тем, что «нокаутировал» меня. И тут я замечаю, что нет необходимости притворяться уставшим: я совершенно изможден. Подъем по металлической лестнице для меня утомителен: еще лестница и еще одна! Только пот капает со лба и ручейком бежит по спине.
Мы вернулись на уровень шарового шлюза. Между всем тем переплетением труб, выглядящим, как серые потроха, шаровой шлюз с его открытой в камеру безопасности дверью представляется мне как часть нормальной солидной кораблестроительной техники, как фиксированная точка в путанице тесно стоящих и чрезвычайно по-разному выглядящих агрегатов, труб и трубопроводов. Возможно, это впечатление объясняется тем, что этот род переборок и дверей мне так знаком по подводной лодке. Обе сферические переборки центрального поста управления имели те же размеры, что и переборки шарового шлюза, они даже были окрашены в такой же серый цвет. И когда теперь я снова прохожу сквозь эту дверь, мое тело реагирует автоматически. Сначала поднимается левая нога и просовывается через кольцевую раму, затем просовывается голова, за которой следует все тело, а под конец подтягивается правая нога.
С легкими, работающими, как насосы, я присел на корточки, как араб на пятки, в то время как шеф с помощью большого маховика через рычажный механизм закрывает. Так, думаю я, должно быть, выглядит внутри батискаф профессора Пиккара.
Шеф отвинчивает внешний люк, и теперь мы оба сидим на корточках на дне шарового шлюза, как два космонавта в капсуле космического корабля, и ждем возвращения в нормальный мир.
Холодный воздух. Слава Богу! Я карабкаюсь из стального шара и выпрямляюсь. И вот я стою с легкими, все еще работающими, как насос, весь в поту, и пытаюсь снять с груди переплетение ремней от фотокамер и экспонометров.
— Все эти ремни вас когда-нибудь задушат! — говорит шеф. — А теперь выпьем холодненького пива в моей каюте?
— Это было бы как манна с небес! — говорю я и тяжело тащусь за шефом.
Бутылку пива, которую ставит передо мной шеф, я опорожняю почти до дна, в несколько больших жадных глотков, откидываюсь в кресле, свободно дыша и словно пораженный ребенок перевожу глаза на джунгли, на изобилие зелени в каюте шефа и наслаждаюсь этим видом, как человек, только что убежавший от злой судьбы.
Я чувствую, что шеф требовательно смотрит на меня, что он хочет услышать от меня что-то подытоживающее, но с моих губ срывается только:
— Мне кажется, что я понял все, — и, когда шеф смотрит на меня с сомнением, я настаиваю: — Да, да, до меня дошло! Но позволю себе вопрос. Что за непредвиденные случаи могли бы произойти, для которых потребовалось бы полное использование камеры безопасности со — всеми ее защитными устройствами? Установку называют камерой безопасности, безопасности от чего?
Я надеюсь, что этот вопрос застанет шефа врасплох, но он, не колеблясь ни секунды, отвечает:
— Имеется в виду специальный случай, когда охладитель, то есть вода в первичном контуре, выступает из напорного резервуара. Это может произойти, например, при прорыве какой-нибудь трубы. Не предполагается, что в самом напорном резервуаре или в насосах произойдет разрыв, но это возможно в приваренных трубах.
— И это уже привело бы к «МСА» или «GAU» — крупнейшей, какую только можно предположить, аварии?
— Да. И в таком случае было бы безразлично, произойдет это вверху, в части, производящей пар, или внизу, в части водоподготовки. Потеря охладителя происходила бы или в виде пара или в виде вытекающей воды — одно неприятнее другого.
