— Велика ль на них надежда… — поморщился Флинт, и Билли Бонс ухмыльнулся. Зрелище довольно редкое. Скорее увидишь, как в Портсмуте сходит на берег белый медведь, а пингвин за ним тащит его сундук.
— Я за них спокоен, — сказал Билли Бонс. — Я объяснил, что отрежу им, ежели подведут.
— Ладно, теперь на нижней палубе будет какой-то порядок. Хватит, позабавились, — проворчал Флинт.
— А с этими что? — спросил Сильвер, указывая на столпившихся в кучку на баке испанцев.
— Х-ха! — Флинт ухмыльнулся. — Чик! — он резко дернул большим пальцем у себя под подбородком.
— Нет! — твердо возразил Сильвер. — Высадить на остров, отпустить в шлюпке с парусом и провиантом… Это по-английски. Но не убивать. Мы джентльмены удачи, а не пираты.
— Ох! А есть разница?
— Есть!
— Да ну?
— Есть!
Флинт вздохнул и закусил губу. Он огляделся, почесал макушку попугая, вернувшегося на плечо сразу после завершения кровопролития. В голове у него забрезжило понимание того, что Сильвер искренне верил этой ерунде насчет джентльменов удачи и искренне стремился жить по своим драгоценным Артикулам. Флинт отнюдь не дурак, он сообразил: Сильвер вцепился в свою мечту, чтобы не видеть, в кого он превратился. Джозеф Флинт считал это смешным. Но Сильвер ему нравился больше, чем любой другой встречавшийся на его пути человек. А у Флинта никогда не было друзей.
— Ну, как пожелаешь, — сказал Флинт, наконец, и оглядел судно от бушприта до кормы. — В любом случае корыто слишком велико для продажи. Наши клиенты хотят что-то покомпактнее. Я б его сжег к чертям. Но мы вот что сделаем… — и он прищурился, помолчал, подыскивая слова. — Как джентльмены удачи и веселые ребята, мы обдерем с него все, что можно… — Долговязый Джон молча кивнул. — И отпустим этих придурков вместе с их бабами. — Флинт повернулся к Сильверу, как будто ожидая одобрения. — Что скажешь на это, Долговязый Джон?
— Есть, капитан, — ответил Сильвер с улыбкой облегчения, — верное дело, капитан, так держать.
Команда «Моржа» обобрала «Донью Инес», сняв с нее все, что нравилось и что можно было уместить у себя. Израэль Хендс запасся порохом и позаимствовал прекрасную курсовую девятифунтовую пушку барселонского литья, естественно, со всем ее боеприпасом. «Водяному» приглянулись бочки испанца, лучше сохранявшие воду, чем старые бочки «Моржа», но его ждало разочарование. Люди уже настолько измотались, особенно с пушкой Хендса и ее ядрами, что послали «Водяного» ко всем чертям. «Водяной» пожаловался Флинту, но тот отправил его туда же. Флинт видел, что на сегодня предел уже достигнут. Тем более во имя дела, в которое он сам не верил.
С закатом «Морж» отвалил от «Инес» в просторы Карибики, оставив испанцев сращивать мачты, латать паруса и благодарить Деву Марию за сохраненные им жизни.
Испанцы похоронили своих мертвых, включая бедную девушку, поторопившуюся выбить себе мозг ради спасения чести. На «Морже» в это время царило буйное веселье — пили во здравие, наяривал скрипач, настил палубы скрипел под мельтешившими в плясе босыми пятками и каблуками. Флинт нашел друга и утешал себя, что ради этого можно вытворить и глупость-другую, вроде этих жестов с испанцами. Джон Сильвер тоже нашел друга и верил, что наставил его на путь истинный, на верный курс.
Оба они ошибались, но дружба их не была фальшивкой. Каждый нашел в другом нечто жизненно важное, отсутствующее у него самою. Вместе они становились сильнее, чем взятые по отдельности, а результат дал печально знаменитую карьеру капитана Джозефа Флинта, пирата, а не «джентльмена удачи».
Самое интересное заключалось в том, что мало кто осознавал истинный характер партнерства этих двоих. Мало кто понимал, что капитан Флинт — не один человек. И феноменальный успех сопутствовал Флинту, лишь пока длилось это партнерство.
Глава 17
5 октября 1750 года. Лондон, Ковент-Гарден. Таверна Холланда
— Глянь-ка, Фредди, — сказал Алан МакКей, сахарный магнат — Хрупкий эльф с троллем-страшилой на поводу.
Фредерик Бертон, владелец пивоварен, удостоил вниманием пару, оставившую гремучую булыжную мостовую и входившую в ресторан.
— Чтоб меня зажарили! Это же Гаррик, актер. А что за чучело вздумал он сюда приволочь? Горилла какая-то…
Возглашая, с его точки зрения, очевидное, Бертон ожидал от присутствующих полного с ним согласия, но вместо одобрения получил от одного из друзей толчок тросточкой под ребра.
— Осел ты, Бертон, — проворчал хозяин трости мистер Дэвид Кентербери, банкир. — Это же Джонсон. Лексикограф Джонсон.
— О! — воскликнул Бертон, выхватывая из кармана очки, — О! — повторил он, насаживая очки на нос. — А! — И он схватил свою трость, чтобы присоединиться к приветственному грому тростей, стучавших в пол. Так гости мистера Холланда встречали отнюдь не всякого.
Как и любая большая или таверна, заведение Холланда представляет собой клуб, с членством и правилами. Вытянутый в длину зал разделен на отсеки невысокими перегородками, которые позволяют сидящим в них — в каждом две скамьи и стол — как сохранять некоторую обособленность, так и быть в курсе, кто присутствует в зале и кого только что впустили в дверь. А впускали сюда не каждого. Разные люди предпочитали разные клубы. У Холланда можно было встретить господ коммерсантов, ученый народ, издателей, книготорговцев, художников — если, разумеется, эти последние признаны и в моде, И благородных кровей господа заглядывали к Холланду.
Но если бы сунуться к Холланду вздумалось иностранцу, сектанту или же мелкому торговцу-разносчику, он непременно услышал бы:
— Мест нет, сэр! Нет, миль пардон!
Мест «не было», даже если в зале пустовала половина отсеков. Прочих же, как то: солдат, матросов, ирландцев и собак — отшивали руганью, презрительным взглядом, а то и пинком. Из шлюх Ковент-Гардена к Холланду допускались лишь наиболее почтенные и чистые.
Двое новоприбывших, без сомнения, имели право доступа в этот парадиз. Их приветствовали все, кто здесь присутствовал. Вошедшие сильно отличались один от другого, и приветствия восприняли по-разному. Один из них, Самюэль Джонсон, грузный господин лет сорока с лишком, но выглядевший намного старше, на голове имел старомодный «физический» парик, на манер поверенного в делах. Передвигался он, отдуваясь и пыхтя, раскачиваясь из стороны в сторону, потрясая увесистым задом, необъятным брюхом и несколькими подбородками. Одеждой он похвастать не мог, зато всевозможнейшими дарованиями обладал столь же необъятными, сколь и брюхом. В заведение Холланда мистер Сэмюэль Джонсон ступил впервые.
Второй вошедший, Дэвид Гаррик, наимоднейший актер, молодой, мелкий, в сравнении с Джонсоном просто прыткий кроха; очень, опять же в отличие от Джонсона, аккуратный, одетый в жилет с золотой вышивкой, шелковый сюртук с кружевными манжетами и воротом, также отделанным кружевами. В общем, он был прямой противоположностью Джонсону, если судить по внешности. И парик на нем по моде — с буклями по бокам и косицею сзади, с лентой, завязанной кокетливым бантиком. Знаменитый актер имел весьма приличное состояние, его принимали с распростертыми объятиями везде, в том числе и здесь, в клубе-таверне Холланда, — но не из-за его богатства, а благодаря неоднократно выказанной им остроте ума и языка.
