Например, о нашей любви, и музыкальном таланте Элая, и о встрече детей с капитаном Летучего Голландца.
— Да, я понимаю. Элай прекрасно поет и сочиняет удивительные мелодии. Он хочет попробовать записать несколько песен вместе с Соней, потом, когда родится ребенок, не знаю, что из этого получится. Осуществление наших жизненных планов зависит не всегда от нас, а от чего-то еще. Может быть, от таинственной мистической силы, про которую вы рассказываете. Света, я не умею говорить красиво, но я тебя очень люблю до сих пор, хотя мы уже немолоды и столько лет прошло, это тоже волшебство, моя дорогая.
— Я тоже тебя люблю теперь даже больше чем раньше, я уже не мечтаю о другой жизни. Когда это произошло с нашими детьми, в моей душе тоже многое изменилось.
А тем временем Соня и Данила ждали друга на набережной.
— Я люблю осень, это время перемен. Летом хорошо и светит солнце, но в жизни, как и в природе, какой-то застой, почти ничего не происходит. А осенью волнуешься и ждешь, что будет дальше, — Соня улыбнулась и поправила волосы, которые развевались от ветра. Теперь у нее была короткая ассиметричная стрижка-каре, волосы слева падали на глаза, и София все время поправляла прическу.
— Не знаю, я боюсь течения времени, когда все постоянно меняется, не только в мире, но и лично в нашей жизни. Никак не могу привыкнуть. Хотя в этом что-то есть, ради нового и неизведанного и стоит жить, — Элай вздохнул, и обнял Соню за плечо. Теперь выражение глаз его не старило, наоборот, в них читался юношеский неподдельный интерес к жизни.
— Смотри, он идет, — вдруг вскрикнула Соня.
По набережной продвигался необъятный мужчина, высокий, широкоплечий с большой головой, покрытой ковбойской шляпой. Его огромная фигура выделялась даже среди рослых голландцев. Этот человек был в светлой, расстегнутой сверху матерчатой куртке, рубашке, широких джинсах и кроссовках. Одной рукой он раздвигал толпу, в правой руке он держал маленькую девочку в белом платьице. Ребенку, видимо, не было еще и года. Из-под ее шапочки выбивались рыженькие волосики. Она прижималась к мужчине, казалась немножко напуганной. Это был сам Питер Ван Гольф, «Питер вдвоем», как его называли. За ним следовала пышная женщина лет тридцати, ростом чуть пониже его, но высокая, внушительных размеров. У нее было смуглое лицо с полными губами и крупным носом, в ее жилах явно текла не только европейская кровь. За спиной у женщины был рюкзак, в руках две объемистые сумки. Она шла сзади и все время чего-то ворчала. Они двигались в сторону пристани. Тут Питер заметил Соню и Данилу. Его лицо расплылось в улыбке.
— О, наконец-то мы встретились, — боцман резко повернулся и стал двигаться к ним.
— Господин Ван Гольф, как я рада вас видеть, — крикнула София.
— Хельга! — закричал он женщине, которая его сопровождала. — Подожди. Помнишь, я договаривался встретиться с друзьями?
Хельга догнала Питера, переложила сумку в одну руку и с силой ударила его кулаком по плечу.
— Куда ты помчался, старый дурак, — закричала она. — Уронишь ребенка.
Питер посмотрел на нее, как смотрит утес на разбившуюся волну и расплылся в довольной улыбке.
— Не волнуйся Хельга. Все хорошо.
На его лице появилась удовлетворенное выражение.
— Это мои друзья — Соня, Элай и Даниил, а это моя жена Хельга.
— А это? — спросила Данила, указывая на ребенка.
— Наша дочка.
Девочка прижалась к Питеру и с опаской смотрела на незнакомых людей.
— Они мои хорошие друзья, — сказал ей Питер, — не бойся, малышка. Вы живете в России? — обратился он к Соне, Даниле и Элаю.
— Да.
— Дай Бог вам счастья.
— А откуда вы его знаете? — вмешалась Хельга.
— Мы плавали на одном корабле с господином Ван Гольфом, — сказала Соня.
— Очень рада познакомиться, — сказала Хельга. — Этот старый идиот все время плел столько небылиц про свою жизнь, что я даже не хотела выходить за него.
— Ах, Хельга, — сказал Питер. — Дело не в прошлом, а в человеке.
Разговор шел по-голландски.
— Да, — сказала госпожа Ван Гольф, — когда он напьется, он начинает нести всякий вздор. Ругается на чем свет стоит, выкрикивает морские команды, фантазирует про какие-то старые времена. Но, конечно, ему надо бросать пить. До добра это не доведет.
— Конечно, господин Ван Гольф, — сказала Соня, — надо бросать.
— Да, конечно, виноват, — сказал Ван Гольф. — Я работаю в таком месте в доке. Вокруг там все пьют. Элай, ты смотри не обижай Соню, — вдруг сказал он.
— Что вы, господин боцман, — ответил Элай, — нет, никогда.
Они еще долго говорили, вспоминали о плавании.
Во время этого разговора жена боцмана слушала их, раскрыв рот и вытаращив глаза, переводя взгляд с одного на другого.
— А как у тебя дела Даниил? — потом спросил Питер по-английски Даню, который из-за незнания голландского почти не участвовал в разговоре.
— Теперь я встречаюсь с одной девочкой в классе, Леной, я ей показал фотографии Летучего Голландца, и подарил старинные монеты. Она мне почти поверила. Но это не главное. Самое важное, что я хочу стать капитаном. Я буду плавать как Филипп и как вы, я буду таким же смелым и сильным, все время вспоминаю наше путешествие, — он вздохнул.
— Да, это хорошая только очень трудная работа, но у тебя все получится, ты сильный парень, — и Ван Гольф похлопал Данилу по плечу.
— Мы едем к родителям Хельги, — широко улыбнулся Питер всем присутствующим. — Они живут вниз по реке, поэтому до них можно добраться по морю. Хорошо, что у нас есть свой катер.
— А вы не боитесь возить по морю маленького ребенка? — спросила Соня, показывая малышке руками большие уши.
— Что вы? — искренне удивился боцман. — Чтобы старый Питер боялся моря? Все будет хорошо. Когда, наконец, настало время прощаться, Соня еще раз посмотрела на девочку.
Та уже привыкла и не боялась. Она держала в руках погремушку и трясла ей в воздухе, словно предлагала порадоваться вместе с ней и улыбалась. Во рту у нее уже наметились четыре зубика.
— А как зовут вашу девочку? — крикнул на прощание Данила.
— Софья, Соня, — сказал Питер.
— А у нас будет мальчик, — вдруг сказала Соня. — Мы назовем его Филиппом.
