— Да, Даниэл, наверно, можно и так сказать, — рассеянно ответил Филипп.
— Я так и знал, что они существуют, я это подозревал, — в голосе Дани была какая-то смесь ужаса и восторга, — умоляю, не пейте мою кровь, я готов пройти обряд посвящения.
— Что? — Филипп удивленно посмотрел на Данилу. — Ты думаешь, что я пью кровь? Откуда такие странные мысли?
— Он не вампир, придурок, опять меня позоришь, начитался всякой дряни, лучше бы читал то, что в школе задают, — зло прошипела Соня.
Тут их прервал громкий бас боцмана:
— У нас больше нет времени, капитан.
— Что это значит? — крикнула Соня. Но ей почему-то никто не ответил.
«Я уже привык к этому, но вот сейчас все повторится снова, — Филипп устало нахмурил брови. — Почему мы все на этой земле привыкаем к страданиям? Они часть нашей жизни и после них острее чувствуется радость и, наверно, в несчастьях есть какой-то непонятный жестокий смысл. По сути дела у меня никогда ничего и не было кроме боли. Может, если бы я был богат, все бы было по-другому, и я сейчас мог бы вспомнить что-то особенное. Но стал ли бы я счастливее? Я не могу этого знать. Почему Бог дает одним людям все, а другим ничего? Или это тоже только иллюзия? Все проходит, исчезает в вечности, которой все равно, что мы все мучаемся на земле каждый по-своему. Я так страшно устал, вся душа выжжена дотла. Не осталось ничего, кроме этих детей, которых я не могу, не имею права потерять. Я так много думал о них и искал, и теперь они должны жить нормальной жизнью и быть счастливыми! Неужели этого никогда не будет? И я в этом виноват». Капитану стало невыносимо больно от этой мысли, он сжал кулаки и на ладонях остался глубокий след от ногтей.
Неожиданно они оказались в молочно-белом тумане, он рассеялся также быстро, как и пришел. И вдруг стало светло, в небе палило жаркое солнце. Корабль мерно покачивался на волнах среди бескрайнего океана. Воздух был уже влажный, а не такой сухой, как у берегов Турции.
«Вам надо надеть что-нибудь на голову, — засуетился Филипп, — здесь очень страшное солнце». Действительно, палило нещадно, им стало жарко. Соня накинула на голову шелковый платок, который был у нее на плечах, а Даниилу Филипп нахлобучил на голову соломенную шляпу, которую принес один из матросов. Сам он остался с непокрытой головой. Казалось, его это не пугало.
Они увидели, что у штурвала стоит помощник капитана. Он был одет в не то клеенчатую, не то парусиновую робу, с множеством застежек, похожую на комбинезон, с откинутым капюшоном. На голове у него была та же треуголка.
«Где мы?» — испуганно крикнула ему Соня.
«Примерно семь градусов северной широты, девяносто один градус восточной долготы. Добавлю для личностей с особым уровнем развития, которым эти цифры ни о чем не говорят, недалеко от восточного побережья Центральной Америки», — бодро ответил Дирк по-английски, насмешливо улыбаясь Софии.
«Сколько у нас еще времени?» — спросил капитан, хмурясь.
«Не более пятнадцати минут», — ответил штурман.
«Что это значит? Как мы здесь оказались?» — крикнула Соня, чтобы все ее услышали и хоть кто-то ответил. Она старалась не подать виду, что ее охватила сильная тревога.
«Это значит, через пятнадцать минут начнется сильный шторм. Мы всегда оказываемся в ненужном месте в ненужное время», — усмехнулся штурман. Он был совершенно спокоен, как будто им предстояла обычная прогулка.
«Готовьте паруса!» — крикнул Дирк. Боцман уже стоял на палубе в клеенчатом плаще с множеством застежек. Он приложил к губам дудку, висевшую у него на шее, и раздалась пронзительная звонкая трель. На палубу высыпали матросы. Они тоже были в плащах из грубой ткани типа брезента.
«Эй вы, бездельники!» — загрохотал боцман. Дальше посыпались команды на голландском языке, которые и Соне, и тем более Даниилу, который не знал языка, трудно было не то что запомнить, но и повторить. Звучали такие слова, как грот, марсель, фок, бромбрамарсель, грот фок, бушприт, стеньга, Рейн, поднять, отпустить, и множество других морских терминов.
Матросы засуетились, стали разворачивать и поднимать паруса, свернутые на палубе. Они работали с большим трудом, многие не протрезвели и еле держались на ногах. Соне было не по себе, какое-то раздражение, злоба и внутреннее напряжение почти всех окружающих, казалось, чувствовались в воздухе. Матросы карабкались на мачты, тянули канаты под громовые крики боцмана. Последний пересыпал свою речь отборной руганью на голландском языке, используя витиеватые непристойные выражения, не приставшие доброму христианину, которым он себя сам рекомендовал.
Из этих замысловатых ругательств самым приличным было выражение «сын свиньи и монаха». Соня поморщилась.
«Я не понимаю, зачем вы все время хотите нам пустить пыль в глаза? Что вы задумали? Что происходит? Что за всем этим кроется? — София старалась перекричать скрип мачт, обращаясь к капитану, на глазах у нее выступили слезы, она начинала впадать в истерику. — Все равно вы хозяин положения, мы на вашем корабле, далеко от берега, так откройте, наконец, ваши карты! И еще, какой может быть шторм, ведь на небе не облачка, ни ветерка?».
«А посмотрите вот на это», — капитан показал в сторону кормы. Действительно, на краешке неба, за кормой корабля ясно обозначалась черная полоса, которая медленно-медленно поднималась все выше и выше, отвоевывая все больший участок голубого неба. — Приближается буря.
Но Соню это нисколько не убедило. «Свяжите нас с ближайшим Российским консульством», — сказала она.
«Все потом, потом. Поверьте, я бы очень хотел, чтобы вы покинули корабль, но, боюсь, это невозможно», — ответил капитан. Тут парусник качнуло, и Соня едва устояла на ногах. Филиппу пришлось схватить ее за плечи, чтобы удержать.
— Идите скорее в каюту, начинается страшная буря. Плотно прикройте двери, держитесь крепче и не выходите. Делайте все, что я говорю, я желаю вам только добра, со временем вы обязательно все узнаете, — строго сказал капитан, внимательно глядя ей в глаза.
София почувствовала, что не может ослушаться его. «Наш похититель психологически подавляет окружающих, он страшный человек», — промелькнуло у нее в сознании, корабль сильно качало, и надо было торопиться. Соня и Данила прошли в каюту для знатных пассажиров или гостевую каюту, как ее еще называл капитан. София плотно прикрыла дверь и пыталась ее запереть, но мудреный засов не поддавался, а ключа не было.
Потом Соня с досадой пнула дверь ногой и набросилась на Данилу: «Это ты во всем виноват! Ты с твоим любопытством! Мы теперь влипли! Ты понимаешь, нас похитили, неизвестно с какой целью! Мы не можем знать, какие еще у них намерения, может быть, нас разрежут на органы». «Что ты выдумываешь какие-то страшилки? — спросил Данила. — Почему это я виноват? Ты сама захотела идти с Филиппом. Мне почему-то кажется, что он не злой, такой мужественный человек, даже на нашего отца похож». «Ты ничего не понимаешь», — грустно сказала Соня. Вспышка ярости прошла, и ее внезапно охватила гнетущая апатия и тоска.
