Даниле разговор стал казаться скучным. Представление обо всех евангельских событиях у него было довольно смутное. Но тут Даня вспомнил, что священники исповедуют.
— Вы отпустите капитану и команде грехи. И все прекратится. Вот какое простое решение.
— Да, священнику дана власть от Бога прощать прегрешения. Но если человек не кается, не признает своей вины? Такому исповеднику отпусти грехи, и он тут же впадет в еще большие. Если он считает, что прав, то будет так же и дальше поступать. Допустим, сними с него искусственно с него всю тяжесть души, которая является следствием пороков, так он почувствует легкость и силу и скажет себе: «Ах, вот как, значит, я правильно поступал, раз во мне такая сила. Я и дальше так буду жить, и опять бросится во все тяжкие».
Ему показалось, что этот батюшка еще не понимает, куда попал. Отцу Олегу все представляется простым, на самом деле все очень сложно и страшно.
— А ты знаешь голландский язык? — спросил священник.
— Нет, — покачал головой Даня.
— Жаль, — сказал отец Олег. — Я бы хотел поговорить с командой. Мне очень нужен человек, который знает голландский язык. Большинство из них понимает по-английски, но если бы кое-какие фразы переводились на их родной язык, было бы более убедительно.
— Что ж, и вы хотите, чтобы они сразу покаялись?
— Да нет, вряд ли я смогу их в чем-нибудь убедить. Скорее всего, они еще больше озлобятся, но я хочу, как бы это сказать, заронить первые зерна в их души, и немножко самому почувствовать их настроение. Может быть, со временем я подберу ключ. Все так быстро не делается, — отец Олег вздохнул. — Сейчас можно мне пойти в каюту капитана? Я надену подрясник, помолюсь немножко, и потом ты мне поможешь. Ладно?
— Ну, хорошо, — неохотно согласился Даня. — Идите, молитесь.
Священник взял гитару, зашел в каюту. Данила вышел через пристань в молочно-белом тумане на берег. Горячий вязкий тропический воздух, напоенный ароматами цветов и жестокая жара, от которой, казалось, могли расплавиться камни, будто опьяняли, лишали способности ясно мыслить.
Почти вся команда находилась недалеко от пристани на песке под деревьями. Матросы сидели и полулежали на песке двумя большими группами и несколькими мелкими по одному или по два человека. Все что-то оживленно обсуждали. Данила подошел к самому большому собранию. Они думали, где достать выпивку.
— Я знаю, у Дирка припрятан целый бочонок рома. Он обязан нам дать, надо пойти к нему всем вместе, — говорил и азартно жестикулировал матрос с красным лицом, без усов и с окладистой бородой, — это старинное вино семнадцатого века, похоже, наш гребаный богатей хранит его как память. Но, черт побери, от тех времен нам остался по милости капитана этот проклятый корабль.
— Слушайте, — сказал маленький щуплый человек с очень живым лицом, — что мы ходим вокруг да около. Помните, сколько русской водки закупал кок? У него наверняка осталось несколько бутылок.
— Что нам дюжина бутылок? — возразил первый оратор. — Только раздразнить аппетит.
— Надо самогон гнать, — сказал один высокий толстяк, которому было очень жарко, и он в изнеможении лежал на спине и вытирал пот со лба.
— Ты за полдня из пальмовых листьев себе самогон сделаешь? — возразил худой очень бледный матрос с запавшими глазами, похожий на смертельно больного.
— Пойдем. Надо припугнуть Дирка, взять за горло, просто потребовать «давай, выкатывай бочку!» и никаких разговоров. У него денег куры не клюют, хорошо устроился сволочь, надо его потрясти, — крикнул Краб и обтер рукой лысину.
— Но, может, попробуем решить дело миром, — сказал один низкорослый плотный матрос с опухшим лицом и красным носом, — пошлем к нему Адама он красноречивый, попробует договориться по-хорошему.
— Ни к чему это, — ответил Краб, который уже нервно обмахивался пальмовой веткой, — сейчас нам как раз не хватает хорошей ссоры и драки, духота и тоска. Надо просто прийти и отнять эту бочку и пусть попробует что-нибудь сказать грязный подлец.
Так говорили они между собой. Данила смог разобрать лишь несколько голландских слов, которые выучил за это время: водка, вино, бочонок, но по смыслу он понял, о чем речь. «Мне кажется, я сейчас расплавлюсь от солнца, — подумал Даня, стоя в тени большого дерева и с тоской оглядывая как на картинке нарисованные пальмы, песок, чистое как алмаз синее небо, и абсолютно спокойное, как вода в огромной чаше, море. Последнее было кристально прозрачным у берега и по мере отдаления становилось все синее, пока не сливалось с бескрайней голубой твердью над головами. — В такую жару они хотят выпить. Алкоголики».
В это время Данила увидел боцмана, заходящего в джунгли. Питер нес на плече большую двуручную пилу и в другой руке остро отточенный топор с коричневым от времени топорищем, в зубах дымилась неизменная трубка. Одет он был как обычно. Только в дополнение к костюму появилась широкая соломенная шляпа.
— Доброе утро, мистер, э, господин Ван Гольф, — подбежал к нему Даня. — Куда вы это собрались?
— Здесь растут такие пальмы, у них очень хорошая древесина. Я хочу повалить несколько деревьев, распилить на бревна и притащить на судно. Они отлично подойдут для ремонта. Никто из этих бездельников, — он показал на матросов, — не захотел мне помочь. Я не могу их заставить. Сейчас у них выходной. Потом на следующих остановках я выстругаю из бревен доски, и потихоньку мы будем латать корпус корабля.
— Давайте, я вам помогу, — сказал Данила.
Он уже забыл про священника и про проповедь. Решил, чтобы отвлечься, помочь боцману, который был ему более симпатичен, чем отец Олег.
— Не надо, Дэн, — сказал боцман. — Ты бы лучше поискал свою сестру, а то уж она очень легкомысленно себя ведет.
С этими словами Питер стал углубляться в лес. Данила снова начал волноваться за Соню, слова боцмана разбудили беспокойство. Даня подошел к другой кучке матросов. Они сожалели, что на этом необитаемом уголке суши не могут найти женщин в свой выходной день. Потом кто-то из них решил, что можно как-то утешиться хотя бы интересной беседой на тему близких отношений и стал рассказывать историю, вызывавшую у остальных громкий хохот и одобрительные выкрики. По жестам и смеху Данила догадался, о чем они говорят.
Даня искал Элая и Дирка, думая, что они могут сказать ему, где Соня, но безуспешно. Зато вскоре появился Ханс, выглядевший как обычно, с крестом на груди, с развевающимися черными волосами, поднимая над головой еще один деревянный крест. Он прошел мимо отдыхавших матросов, выкрикивая:
— Братья, покайтесь, покайтесь, пока еще не поздно!
Некоторые норовили его пнуть или ударить, но Ханс не обращал на это внимания.
— Там на другом конце острова дикари собрались, а ты проповедуешь. Они как раз думают, кого сожрать. Интересно, раем или адом тебе покажется желудок туземца, — пошутил кто-то.
— Кричи громче. Может, пальмы покаются, — сказал кок, который чистил рыбу и бросал огромным чайкам внутренности.
