Десятью минутами позже нас снова окутала холодная, влажная пелена тумана. Пятнышко замутилось и исчезло. В этот момент мне показалось, что к востоку от нас послышался очень слабый звук колокола. Мы перестали грести, и звук исчез. Вокруг, в сером, замкнутом мире слышался только шум воды. Немного позже раздалось какое–то бормотание и чавканье, и в тот же момент из тумана возникло темное пятно, оказавшееся военным кораблем, который проскользнул совсем близко от нас. Его силуэт мелькнул на миг неотчетливым размытым видением, словно черная, огромная скала с бурунчика–ми волн у основания, и быстро исчез, а мы, гонимые приливом, все неслись вперед.
– Боже мой! И когда это кончится! – тяжело дыша, произнес я.
Мы перестали грести, и вокруг нас слышался только шепот моря. Из–за серой завесы тумана возникла еще одна скала, похожая на согнутый палец, торчащий из белой пены. Из–за этого проклятого тумана мне казалось, будто я попал в какое–то столпотворение, где скалы несутся на нас, словно корабли. Сначала поднялась зыбь, потом волны стали все больше и больше, и внезапно море словно взорвалось. Вода перехлестнула через борт, лодка ударилась дном о затопленную скалу, и течение потянуло нас прямо в водоворот. Лодка наполовину заполнилась водой, мы оба промокли, стало ясно, что двигаться дальше в бесчисленных водоворотах среди опасных скал – бессмысленная затея. Мы находились уже на Минкис, но сейчас у нас не было шансов определить свое местоположение в районе рифов, площадь которых достигала почти трехсот квадратных миль.
– Придется обождать, пока рассеется туман, – сказал Патч. – Здесь во время полного отлива очень опасно.
Мы нашли небольшую бухточку, укрытую выступом уродливой скалы, где вода была спокойной, как зеркало, привязали лодку к острому выступу и, совершенно одеревеневшие, вылезли на плоскую верхушку. Промокшие куртки не давали тепла, и, чтобы согреться, мы начали усердно прыгать, топать и размахивать руками.
Доев остатки шоколада, мы начали неспешную беседу, благодаря Бога хотя бы за звуки наших голосов, раздававшихся в этом промозглом, ужасном месте. Разумеется, Патч завел разговор о «Мэри Дир»: ведь мы были так близко от нее. Он немного поговорил о Раисе, рассказал мне о смерти Таггарта. Казалось, ему нужно было выплеснуть наболевшее.
– Бедолага! – прошептал он. – Ради этой своей девочки он продавал свою душу во всех портах Дальнего Востока. Он разрушил свое здоровье, беспробудно пил и брался за любое сомнительное дело, сулившее больше, чем жалованье капитана. Потому его и наняли в Сингапуре.
– Его там нанял Гундерсен?
– Вероятно. Не знаю. Но кто бы это ни был, момент он выбрал не лучший; старик возвращался к дочери и не собирался топить судно во время своего последнего плавания.
– И за это Деллимар убил его? Вы на это намекаете? Патч помотал головой:
– Нет, не думаю, что он собирался убивать Таггарта. По–моему, он просто припрятал спиртное и стал ждать, когда старик сломается настолько, чтобы за выпивку сделать все, что нужно. Он не мог знать, что старик умрет в ту же ночь. – Патч улыбнулся мне краем рта: – Но ведь это не меняет дела, правда?
В ту злосчастную ночь Патч провел с Таггартом несколько часов, слушал его несвязный бред и восстанавливал по обрывкам фраз историю его жизни: риск, плутовство, сомнительные сделки… Однажды утонули двое членов команды. Вот тут–то Таггарт и запил.
– Как и большинству из нас, ему надо было забыться! – продолжал Патч, снова переживая трагедию этого страшного старика.
Внезапно он переключился на дочь. Фотография… Она так много значила для него; он поверял ей все надежды, черпая в ней вдохновение, утешался ею в горькие минуты. Встретив девушку в Сент–Мало, он испытал шок, поняв, что не может сказать ей правды, но чувствуя, что Дженнет догадывается о многом, во всяком случае о том, что от нее усердно скрывают истину.
– Вы влюблены в нее, да? – спросил я. Сейчас, в этой жуткой туманной тишине и полной оторванности от всего мира между нами возникла какая–то странная близость.
– Да. – Он внезапно возвысил голос, словно мысль о Дженнет поднимала его дух.
– Несмотря на то, что она наговорила вам в суде?
– Ах, это! – Он уже. забыл. – В последний вечер в Саутгемптоне она пришла извиниться, и тогда я все ей рассказал – все то, что поверял ее портрету. Я должен был все рассказать кому–то! – Он внезапно поднял голову и уловил дуновение ветра, донесшееся до нас из влажной пустоты. – Все еще западный! – произнес он, и мы начали рассуждать, когда же рассеется туман. Рассвет ему явно не нравился. – Давление падает. Надо скорее добираться до спасательного судна, а то, не ровен час, разыграется ненастье!
Слова его прозвучали почти зловеще.
Очень скоро нам пришлось вернуться в лодку. Начался прилив, затопив нашу скалу и взбаламутив воду в бухточке. Вода ровно поднималась, обдавая нас брызгами, а мы сидели в лодке, тесно прижавшись друг к другу. Было уже почти два часа, но время не ощущалось. Нас окружал густой туман, и казалось, будто в мире нет ничего, кроме этой убогой полоски скал да ужасной поднимающейся воды.
В этом отчаянном холоде не хотелось даже говорить. Мы оба сидели словно погруженные в транс. Прилив отступал, и начали снова появляться скалы, похожие на вылезающих из моря ужасных монстров. После пяти часов туман начал рассеиваться. Поднялся ветер, и скоро от ослепительного света стало больно глазам. Море уходило все дальше от нас, а великое множество скал снова окружило бухту. Над нашими головами появился клочок пронзительно голубого неба, туман исчез, и засияло солнце. Мы оказались в сверкающем мире серо–голубой воды, усеянной торчащими скалами.
Крепко привязав лодку, мы снова забрались на усиженную казарками и заросшую водорослями плоскую площадку нашей крепости–скалы. Стало очень жарко. Усевшись поудобнее, мы любовались открывшимся перед нами фантастическим пейзажем. Вокруг нас миля за милей простирались обнаженные рифы – зловещая отмель Минкис за час до прилива. За скоплениями скал волновалось открытое море, и только на юго–западе оно было скрыто от нас сплошным барьером рифов.
С высоты нашей скалы Патч сумел разглядеть маяк на острове Метресс–Иль, стоящий на высоте в 31 фут над уровнем моря во время прилива. Теперь Патч смог сориентироваться. Наша скала находилась на севере Минкис, почти на милю в глубь скал Пипетт–Рокс. Он вычислил, что «Мэри Дир» должна быть почти строго на юге от нас. Сверившись с картой, я убедился в его правоте. Однако три мили, отделяющие нас от цели, представляли собой сплошное нагромождение рифов. В тот момент мы не оценили и в полной мере не осознали, как невероятно коварно может измениться обстановка во время отлива.
Дул свежий ветер, и длинная зыбь, идущая через рифы на восток, постепенно стала превращаться в волнение. Белые, пенящиеся водовороты крутились над затопленными скалами. Вероятно, нам следовало бы быть поосторожнее, но тут вдруг мы увидели Хиггинса.
Он стоял на большой скале примерно в полумиле к востоку от нас. Возможно, это был Большой Васселин, потому что там был установлен черно–белый знак. Когда Патч указал мне на Хиггинса, тот уже спускался к своей лодке, привязанной у основания скалы.
