С борта судна сразу попытались бросить старпому спасательный круг, привязанный к двадцатиметровому линю. Но ветер уже достиг такой силы, что спасательный круг, как воздушный змей, улетел в небо вместе с веревкой, даже за конец не успели поймать. Погода обезумела. Стоящая с другой стороны причала землечерпалка завалилась на бок и начала тонуть (слава богу, на ее борту не было экипажа, она стояла на отстое). Стали рваться линии электропередач. Оборванные провода мотались на ветру, разбрызгивая снопы искр. В порту погасло две трети освещения. Из УКВ радио доносился невообразимый гвалт: просьбы о помощи на разных языках, неразборчивые команды и крики с терпящих бедствие судов. Неподалеку, на рейде, разломился надвое и стал тонуть российский танкер.
Мастер, ввиду бесполезности радио, переключился на громкую связь, и все дальнейшие команды стали слышны всему судну. Перепуганные жены собрались в кают-компании и пытались понять, что происходит, слушая переговоры.
Старпом, наверное, родился в рубашке. Уже терявшему сознание от переохлаждения моряку удалось вцепиться в обрывок свисающего с борта швартовного конца – тогда беднягу втянули на борт. Полуживого офицера отнесли в кают-компанию и положили прямо на стол, на праздничную скатерть (праздничный ужин по поводу прибытия жен накрыть так и не успели). Выглядел он ужасно, весь в синяках и крови из многочисленных порезов, трясущийся от холода и стресса. Увидев мужа в таком состоянии, его жена упала в обморок, пришлось отхаживать еще и ее. Женщины его раздели, растерли спиртом, обработали и забинтовали порезы. Особенно сильно он повредил одно колено. Хотя под руками сразу шести женщин ему сразу полегчало.
Как только подняли старпома, мастер по громкой связи отдал приказ: «Отдать концы нахер! Которые не отдаются, рубите на хуй! К ебиням уебываем отсюда!» (Проработав с капитаном до этого несколько лет, я ни разу не слышал от него ни одного матерного слова!) Уже рубя последний застрявший конец, мы увидели, как с причала очередной волной смывает бульдозер.
Машина была наготове, и главный двигатель запустили моментально. Сразу дали максимально возможный ход. Но у судна колоссальная инерция: чтобы разогнаться хоть до какой-то скорости, надо время. Наш, почти двухсотметровый длинны, теплоход понесло на соседний причал. Первый, пока еще не сильный удар пришелся на середину судна, дальше пошли удары сильнее. Последний, самый страшный удар, достался корме. От этого удара пятиметровый в длину и двухметровый толщину участок причала отломился, как кусочек шоколада. К счастью, винт и руль остались целы, и наше судно вышло в открытое море.
Сразу начали осмотр на предмет повреждений. Обнаружили пять пробоин в машинном отделении, но все – выше ватерлинии, вода в них не поступала, только иногда захлестывала особенно большая волна. Хуже всего обстояли дела на корме. Там размещалось помещение системы жидкостного углекислотного тушения – огромная, на тридцать кубов, цистерна в теплоизоляции, в которой хранились двадцать пять тонн жидкого углекислого газа при температуре – 25 °С и сдублированная морозильная установка для его охлаждения. Здесь в борту образовалась дыра, в которую можно было бы проехать на автобусе. Рефрижераторную установку смяло в лепешку. От удара цистерна сместилась, повредив трубопроводы. Углекислый газ начал выходить в помещения судна. Всё вокруг обмерзло, везде висели сосульки, помещение стало напоминать пещеру какой-нибудь Снежной королевы. Второй механик с мотористом, в дыхательных аппаратах, смогли туда зайти. Ценой невероятных усилий, в условиях жесточайшего мороза, им удалось открутить клапан аварийного стравливания газа наружу (клапан не трогали лет десять, его еще и погнуло от удара). Две трети газа стравили наружу, остаток превратился в огромный пятитонный кусок «сухого льда».
Следующие сутки теплоход ходил кругами в открытом море, а когда шторм немного утих, встал на якорь. Всё это время экипаж без отдыха боролся за живучесть судна. Срезали зазубренные края пробоин, заделывали их листами металла и деревянными щитами, ставили «цементные ящики». Через два дня шторм утих совсем. Спустили шлюпку, чтобы осмотреть повреждения снаружи. Осмотр проходил в скорбном молчании, настолько моряков потрясло увиденное. Начиная от середины судна в сторону кормы в полуметре от ватерлинии, каждые несколько метров шли вмятины, постепенно увеличиваясь в размерах и переходя в дыры. На две трети расстояния от середины судна до кормы из борта торчала причальная тумба, которая пробила борт и так и осталась в нем висеть. Корму с одного борта вообще разворотило почти полностью.
На третьи сутки привезли новые швартовные концы, так как швартоваться нам было нечем. И судно пошло в порт. Порт выглядел, как после боевых действий. Поваленные столбы освещения, перевернутая техника, кучи мусора. Землечерпалка полностью затонула, из воды торчали только мачты. Два других судна, находившихся в порту, и не успевших сбежать оттуда, выбросило на камни, и они затонули наполовину. Как мы потом узнали, там погибло несколько человек. Боцмана без документов из порта не выпустили, и он бомжевал в порту все три дня, пока не вернулось наше судно. Его насквозь мокрого, в одном только тоненьком комбинезоне и легкой курточке приютили местные работяги-строители, которые что-то строили на территории порта. Там в их вагончике он и жил. Они же его и подкармливали. От официальных властей не было никакой помощи, хорошо хоть без документов в кутузку не забрали.
Как только судно пришвартовалось, сразу, даже раньше Скорой, которую вызвали, чтобы отвести старпома в госпиталь, прибежали местные власти с претензиями по поводу поломанного причала и вопросом: «Почему судно покинуло порт без официального разрешения?» На то, что мы утонули бы, как другие суда, если бы не сбежали вовремя, им было глубоко наплевать. Зато возможность содрать штраф они пропустить не могли. На следующий день началась выгрузка. Жены улетели домой. Елка так и осталась стоять не наряженная. Вот такой, блин, Новый год.
После выгрузки судно приподнялось, и пробоины оказались довольно высоко от уровня воды. Путем долгих уговоров и, как я подозреваю, немалой взятки, судну разрешили сделать разовый переход до Николаева, где планировался ремонт.
После всех разбирательств компания прислала капитану и экипажу благодарственное письмо за спасение судна. Старпому сделали на колене операцию, все затраты на лечение оплатила компания за счет страховки. Но полностью нога не восстановилась, с тех пор он слегка прихрамывает. Плавать он бросил, сейчас работает в той же компании в должности суперкарго. Видел его пару лет назад – он вполне доволен жизнью.
До Николаева дошли без приключений, и встали в ремонт на бывший военный Черноморский судостроительный завод, где и проторчали полтора месяца. Вот там уже без приключений не обошлось.
Welcome to Ukraine
И вот, наконец, мы дошли до Николаева. Еще издалека, на подходе к Черноморскому судостроительному заводу, где должно было ремонтироваться наше многострадальное судно, мы увидали стоящий там гигантский корабль. По мере приближения, в лучах утреннего солнца, он виден всё лучше и лучше. С плавными обводами, с хищно приподнятым носом, он прекрасен какой-то брутальной, космической красотой. Это – тяжелый авианесущий крейсер «Варяг». Несмотря на то, что все работы на нем прекратили восемь лет назад, и крейсер стоял все эти годы на консервации, ржавчины на нем почти не было видно – настолько качественный бронированный металл использовали для его создания. Я ощутил гордость и уважение к николаевским судостроителям, сумевшим построить это чудо. Наше судно поставили на соседний с ним причал, и впоследствии, все полтора месяца ремонта, мы могли им любоваться…
