…Еще до того, как ты взял Вера-Крус, Том, – говорил один – высокий и костлявый, с наполовину отрубленным ухом, – и даже до того, как ты захватил тот галеон, твои подвиги широко раскрывали тебе ворота любого паршивого городишки…
– А добыча! – подхватил Том. Ты помнишь какую мы тогда взяли добычу? Сейчас я даже сам себе не верю! Ею нагрузили, кроме « Моржа», еще семь больших судов, захваченных нами в самом порту Вера-Круса, из которого они не посмели выйти – жалкие паршивые трусы! – боясь, что наш фрегат настигнет их в открытом море. Серебром нагрузили целых три корабля!. Наш квартирмейстер – тот венецианец Лоредан, ох парень был догадливый, захватил, среди багажа в тамошнем казначействе большие весы, которые нам очень пригодились… Сколько там всего было, брат! Чистое золото – десять тысяч фунтов! А серебро! Серебра было – ты не поверишь – сорок пять тысяч фунтов и даже больше! Да – больше – почти пятьдесят! Я уже не говорю о кошенили, кампешевом дереве, и об отличном вине, которого мы забрали восемьсот бочек и которое, конечно, мы выпили за здоровье короля Якова!
И ведь не сказать что меня обидели… Мой старый товарищ – капитан Мишель ле Баск, главный человек во всей Флитбусте, заявил этому напыщенному французишке в совете во время дележа, что недостаточно вознаградить меня пятью долями, причитающимися мне по договору; и что он уделит мне еще пять. Так что в день моего выздоровления, – а мы уже тогда две недели как вернулись в Тортугу, – ребята явились ко мне с торжественным визитом и выкатили мне три славных бочонка, полных золота.
Ровным счетом на пятьсот тысяч ливров. Да – я не позволил сжечь тот паршивый городишко – поэтому жители поднесли мне отдельно еще мешочек с такими и драгоценными камнями, каких не было и у его величества нашего короля!
Ну я их раздарил братьям – зачем они мне? Все равно моя Мэри… – да упокоится в мире ее душа – голос старика дрогнул – носила ожерелье из тридцати бриллиантов. Господин д'Ожерон, как только увидел эти бриллианты, так сейчас же предложил мне за них, если я соглашусь их продать, тридцать тысяч монет!
– Бог ты мой! – восторженно повторил собеседник.
Затем он раскрыл рот, как бы собираясь заговорить, но снова его закрыл, ничего не сказав. Том, впрочем, и не ждал ответа. Шамкая, он что-то забормотал…
Затем тяжело поднялся и пошел в хижину, откуда появился с кувшином и двумя кружками.
– Черт возьми! – воскликнул он. – Давай-ка выпьем за те славные денечки. Это не то вино само собой, которое мы пили в Сан-Хуане и Вера-Крусе – не тот церковный кагорчик – но пойло крепкое – не хуже настоящего рома – да не тех бурых помоев которые нам норовил продать чертов скупердяй Чард, а настоящего – белого или золотистого – которым и губернаторы с адмиралами не брезгуют! Я готов подохнуть, если нам теперь не подобает выпить за нашу молодость и наши старые славные дела!
Он наполнил два стакана до краев.
– Я хочу выпить за все что ты сказал, Том, – за то чтобы ты жил еще долго и за наше здоровье.
За наши отличные корабли… И …за мою Мэри… Если бы не чертов мор, погубивший ее и нашего сына, он бы сейчас годился бы в женихи твоей Жанне…
– Моей дочке… – повторил второй старик, и вдруг расплакался.
Окаменев, стоял Питер опираясь на пальмовый ствол, взирая на двух пьяных плачущих стариков. Он воочию увидел свое будущее – такое же как у них… Он увидел себя – лет через тридцать – если доживет. Сгорбленную хромую развалину; изрубленного, покрытого жуткими шрамами, с выжженным каторжным клеймом… Не нажившего ни кола, ни двора, ни семьи… Вот он бредет по Лондону, после длившихся десятилетиями скитаний и не узнает его… Все розыскные листы давно забыты, никому нет уже дело до него, и нет даже места где можно помереть спокойно… Впрочем – возможен и другой конец…
В первый день, осматривая окрестности Робби, зашел в кустики облегчиться и выскочил оттуда, размахивая руками и вопя как сумасшедший. Сбежавшиеся на крик корсары двинулись вслед за Робби и остановились в молчании на краю заросшей травой поляны. Кресты и грубые надгробья, водруженные над могилами обретших здесь последнее пристанище бывших корсаров, заросли мхом и утопали в зелени. Большинство могил оказались безымянными, но кое-где сохранились надписи, неумело выбитые зубилом на коралле. Питер с трудом разобрал некоторые:
Флейт «Бристоль» 1676. Боцман Брег Джонс
«Майкл Ронсон. Покинул юдоль земную, 1680 А.D.
Эдит Нельсон – подруга и возлюбленная рулевого шлюпа «Бонавентура» Дика Варго.
Дик Варго не смогший пережить разлуки Надгробие воздвигнуто их сыном Марком в 1681 А.D.
Таломба, по христианскому имени Том, черный человек со светлой душой, бывший марсовый с
«Медведя». Камень сей поставлен его друзьями.
Майкл Кенни и Клиффорд Спок – помяни нас Господи и отпусти нам грех наш
Капитан Хук. 1670
Постояв над могилами с обнаженными головами, вся команда, не сговариваясь, пустила по кругу фляги с ромом. Нет – как бы то ни было, похоронить себя тут заживо – это не для него. И даже не потому что он не может жить без пения снастей в шторм и морского ветра в лицо… Просто – рано или поздно, через пять или десять – или двадцать лет, сюда доберется окружающая жизнь. Подойдет ли испанский десант с моря на шлюпках – и старые пушки не помогут, ударят ли со стороны материка лихие конные бандейрос
[25], или индейцы с маронами решат попробовать на зуб поселок – но тут останется лишь пепел и трупы.
…Эй, Питер, – выскочил навстречу Рыжий Пью. Ты где бродишь, черт штурманский? У нас новости – и хорошие – старый хрен Дарби прибывает!
Прибежал мальчишка с реки – видели его лодку!
Следом за Пью Блейк заспешил к пристани на местной речушке, протекавшей по окраине поселка.
По иронии судьбы, именно там стоял кабак Рона Мак-Интайра – просто большое бунгало под тростниковой крышей с грубо сложенным очагом во дворе и несколькими столами и скамьями из корабельных досок. Странное заведение, как уже не раз думал Питер – ибо зачем в таком месте кабак – где желающий может хоть самогон сварить, хоть бражку поставить у себя на заднем дворе? Но вот тем не менее было – видать город или селение не могут существовать без своего кабака.
Рацион надо сказать у местного коменданта был весьма скромный – пальмовое вино стоявшее в бочонке в углу, из которого каждый мог бы зачерпнуть кружку-другую, и рыба или дичь – которые полагалось принести с собой и самому зажарить на том самом очаге.
Как с Роном расплачивались Питер не понимал – да и не важно было. Тем более Рон был еще смотрителем общественного склада, где хранилось всякое добро, потребное для жизни поселка и хранителем казны. Сейчас там кстати сверх всего лежало с полсотни мушкетов из французской добычи, два больших бочонка с порохом, три бруска свинца по полста фунтов веса, несколько тюков с тканями и парусиной и пара десятков ящиков гвоздей, топоров, ножей, мотыг и еще много полезного… В общем, их трюмы прижимистый Рон опустошил не то чтобы изрядно но заметно. От золотишка Мак-Интайр тоже не отказался, но основную плату за право остановится в их бухте взял с коллег-пиратов товарами, необходимыми для жизни. Вот интересно, – мельком подумал Питер ступая на доски пристани – а видать Город Потерянных кораблей не совсем потерян! Раз есть золото – наверное приплывают сюда купчишки контрабандисты, или может приходят посуху…
