– Ну, вы тоже не дворник, – обиженно протянул я, окинув взглядом генштабовского полковника.
В это время выражение его лица разительно изменилось, утратив связь с окружающим, тело расплылось на стуле, потеряв осанку, а вялый взгляд, брошенный в мою сторону, мгновенно, как мне показалось, зафиксировал мое текущее финансовое состояние.
– О! – только и смог я удивленно вымолвить, оперируя отвисшим челюстным аппаратом.
– Это я только с виду дурачок, – сказал Пал Лексеич, возвращаясь в свое обычное состояние, – дипломатическим уборщиком буду я. Снимай штаны.
Вскоре Павел Алексеевич приобрел гражданский облик. Коричневая выходная кожанка Сергеева и мои форменные черные брюки были признаны им допустимой моделью рабочей одежды посольского дворника.
– Должен быть какой-то документ, – сказал Алёхин, выложив содержимое карманов, – вдруг проверят.
На столе появились многочисленные квитанции, удостоверения, пропуска. Наиболее приемлемым нам показался читательский билет библиотеки какого-то технического общества, выполненный на латыни с фотографией. Выглядел он очень солидно. Кроме того, Лексеич захватил еще и сберкассовскую чековую книжку. Такие штуки только-только появились тогда и знаменовали собой новый перестроечный кульбит по обезналичиванию трудовых сбережений граждан.
– А это зачем еще? – задал я наивный вопрос.
– Счета мои в Сберкассе невелики, но постоянно открыты для поступления финансовых средств. Может, и ко мне завернет ручеёк, – хмыкнул Лексеич. – Как видишь, я к приему готов. Кстати, давай-ка червоне на торт.
* * *
Алёхин вернулся через полчаса, держа в каждой руке по большому торту со знаменитым рисунком на коробках, сопровождаемый завистливыми взглядами. Одну штуку он вручил мне, а вторую припрятал в сейф, якобы в качестве веского аргумента для решения одного личного вопроса. От разглашения подробностей визита в ресторан «Прага» он уклонился, но переписал с тортовой коробки какой-то телефон в записную книжку и сообщил, что советско-чехословацкая дружба в своем неуклонном развитии взяла еще один рубеж.
После 18.00 все офицеры отдела во главе с начальником собрались в нашем кабинете и целый час поздравляли меня с днём рождения. При этом были успешно уничтожены запасы коньяка, неприкосновенный водочный резерв и остатки спирта специального назначения. Торт «Птичье молоко» не был обойден вниманием и пользовался неизменным успехом до своего полного окончания. За непревзойдённого добытчика Лексеича выпили дважды.
Только Сергеев сидел хмурый и очень вяло откликался на шутки. Он всего меся, как прибыл в Генштаб из какой-то глухомани, по общему мнению совершенно неприспособленной для какой-либо жизни и даже для военной службы. Инициатор его выдвижения наверх был неизвестен, что настораживало окружающих. Нельзя было исключить, что карьерным взлетом он целиком обязан собственным исключительным способностям или перестроечной неразберихе, но сомнения оставались сомнениями. Сейчас у него была масса проблем по устройству в столице, небрежно относившей пришлых офицеров с семьями к категории под противным названием «лимита».
– Что невесел, Саня? – спросил я на правах именинника и организатора застолья.
– Сын меня достал. Осенью ему в первый класс, а сейчас дома сидит и дурака валяет. Насмотрелся по ящику всяких передач про землю обетованную. Теперь долбит и долбит: «Почему я не еврей?», «Вот был бы я евреем».
Вдруг стало тихо. Все замолчали и начали прислушиваться к нашему разговору.
– А ты?
– Ну, я ему начал было о том, что будет он потомственным русским офицером – гордым защитником Родины и все такое, но жена не дала политинформацию завершить. Говорит: «Только через мой труп! Ты уже за все будущие поколения отслужил. Хватит! Пусть хоть сын поживет как человек». А этот опять канючит и канючит. Я ему и сказал сгоряча: «Да еврей ты, еврей. Только об этом надо пока молчать. Мы тут себя за русских вынуждены временно выдавать».
– Во! Здорово придумал. Успокоился?
– Фигу! Теперь требует дебильник. Ну, этот, плэйер, что-ли, он называется. И еще видак, говорит, нужен ему позарез и доска с колесиками – скейтборд. Но это ерунда. Сегодня в кадры меня чего-то вызывали, биографию переписывать заставили. Еще и пару анкет заполнил. Не иначе, как наследник где-то проболтался. В общежитии, видать, ляпнул кому-то, еврей этот. Раскололся.
Дружный хохот всех присутствующих отметил последнюю фразу Саши. Тот смутился, но поведал компании, что сам он в детстве под влиянием кинофильмов мечтал быть стопроцентным индейцем – борцом за свободу и независимость краснокожих.
– Это у них семейное, – отметил Балакин, оторвавшись от очередного телефонного разговора. – Вот ведь суки! – Продолжил он уже в трубку, обращаясь к невидимому собеседнику.
– Смеётесь! – обиделся Саша. – Шикуете. «Птичьим молоком» водку закусываете. А мой пацан такого торта еще и не пробовал. Отнесу вот кусочек, – показал он бумажный кулёк.
– Пал Лексеич, – попросил я Алёхина, – давайте-ка передадим второй торт спиногрызу Сергеева от имени советских офицеров. Может, вернется блудный сын назад, в русскую общину.
Пользуетесь вы моей добротой, как коммунальным водопроводом, – обиженно высказался Алексеевич. – Открываете крантик, заполняете ёмкости и таскаете полными вёдрами. И ещё возмущаетесь, когда струйка тонкая. Ладно уж, берите. А то еще в антисемитизме заподозрите.
Он отпер сейф и выложил на стол коробку. Потом, пробурчав что-то о широте и открытости своей славянской души, вытащил из нижнего отсека флакон какого-то ликёра.
Получив дефицитный торт «Птичье молоко», подполковник Сергеев отправился домой в приподнятом настроении. А мы с Лексеичем засиделись допоздна за разговорами. Я, правда, больше слушал, да поддакивал и удивлялся. Он ведь не зря как-то заявил о себе, что в качестве личности многогранен. Как стакан….
Баланс интересов
Начало девяностых ознаменовалось в Генеральном Штабе радикальной ликвидацией столовой на втором этаже первого дома. На третьем этаже была еще одна, но и она пустовала. Офиерского денежного довольствия, если его можно было еще так обозвать, хватало только на десяток комплексных обедов. Источники доходов редких посетителей общепита вызывали большие сомнения.
Привычно заварив кипятком в стаканах овсянку с бульонными кубиками по отработанной методике, я пригласил соратников к столу. В кабинете нас было четверо и обед мы готовили в порядке очередности. Сегодня была моя смена, которая отметилась добавлением к обеду изысканного десерта – густого клубничного киселя из сухого пайка. Его я приготовил тем же способом, что и основное блюдо.
Тин на мой призыв не откликался, а сидел за столом, изучая какую-то таблицу и что-то складывая в столбик. Тином он стал называться только с позавчерашнего вечера, когда к нам забрел начальник смежной группы Дарин, именуемый в дружественном кругу Семенычем. Этот пожилой и опытный полковник слыл в управлении главным знатоком русского языка, вследствие чего самые ответственные бумаги, отправляемые верхнему руководству, подсовывали ему на заключительное вычитывание. В тот раз он опять был изрядно утомлен пачкой текстов с чужими глупостями и заглянул к нам с желанием поговорить о чем-нибудь приятном и радостном. Беседа быстро скатилась на собачью тему. Семеныч детально и красочно описал исключительные способности своего пса, понимающего хозяина с полуслова и полувзгляда. Эта собака умом превосходила многих двуногих и не разговаривала только потому, что тактично не хотела перебивать хозяина, предоставляя ему право поговорить за себя. Человеческие существа, а особенно военные исполнители всяческих генштабовских документов, на этом фоне выглядели довольно бледно.
