Девятого августа 1901 года приказом временно-управляющего Морским министерством был утвержден артельный «чайник красной меди для раздачи чая команде» (предыдущий вариант чайника продержался лишь с 1897 года).
Чайник необходимо было изготовлять из красной меди, луженым изнутри. Сосуд был «грушевидной формы, с длинным изогнутым носком и откидною крышкою, с шарниром из латуни». Вместимость его составляла 19 чарок (2,34 литра).
Особое негодование у ценителей русского чая вызывали иностранные методы заварки, особенно английский.
Как известно, в Англии также существует культ чая. Но метод его приготовления несколько отличается от российского.
Начало процесса ничем не отличается. Для начала нагревают сухой чайник, в который засыпают чай (чайная ложка на чашку воды плюс чайная ложка на чайник). Тотчас же заливают кипятком и настаивают 5 минут.
Далее начинаются отличия. Пока чай настаивается, в сильно разогретые чашки добавляют по две-три столовые ложки согретого (но не кипяченого) молока. Как утверждают настоящие англофилы, доливание молока непосредственно в чай портит аромат и вкус напитка, потому подобная ошибка рассматривается как невежество.
28 июля 1884 года Морское ведомство в очередной раз регламентировало способ приготовления другого «национального» русского напитка — кваса. Примечательно, что в этот день на моряков было распространено постановление Военного министерства, изданное еще 30 августа 1873 года.
На 80 ведер кваса бралось четыре четверика (около 105 литров) «ячного солода», четыре пуда 10 фунтов (70,14 кг) ржаного солода, один пуд 20 фунтов (25,5 кг) ржаной муки, пять фунтов мяты (около 2,3 кг), три четверти кружки (0,92 литра) дрожжей и два фунта (0,91 кг) пшеничной муки.
В кадку засыпались оба вида солода и ржаная мука, после чего содержимое кадки заваривали кипятком, перемешивая до тех пор, пока оно не «засолодеет». Полученный полуфабрикат клали в чугуны и ставили в истопленную печь на сутки, а затем перекладывали в чан, в который сразу же наливали 85 ведер (1045,5 литра) кипятку.
Спустя два-три часа жидкость спускали в другой чан, а для закваски добавляли дрожжи, предварительно заправленные пшеничной мукой. Затем ждали еще около трех часов, пока поднимутся дрожжи, переливали квас в бочки, добавляли в них мяту и передавали на раздачу.
* * *
Но вернемся к баковым «аристократам».
Дружба с ее представителями была для матроса более чем выгодной. «Аристократы» ведали многими бытовыми вопросами, а также состояли при таких важных фигурах внутрикорабельной жизни, как старший офицер, ревизор
[60] и ротный командир. Например, ротные фельдфебели вели канцелярию подразделения корабля (на роты делился экипаж), и от них напрямую зависела выдача обмундирования нового срока и теплых вещей. Кроме того, именно фельдфебель вел дисциплинарный журнал.
В начале XX века «баковая аристократия» пополнилась телеграфистами (радистами). А так как во внутрисудовых работах они участия не принимали, крутя какие-то там странные ручки и подавая начальству непонятные бумажки (тем более что вход в радиорубки непосвященным был строжайше запрещен), то они также моментально заслуживали характеристики «лодырей» и «белоручек».
Очень часто к «избранным» примыкал и офицерский кок, у которого при удаче можно было поживиться остатками с офицерского стола. Впрочем, это было более характерно для больших кораблей.
Глава 5.
МАТРОС В ОТСТАВКЕ
Что же представлял собой матрос в отставке? Сразу оговоримся, что мы будем говорить о тех бессемейных матросах, кто служил в дореформенной России десятками лет либо оставался на сверхсрочной службе, так и не сумев создать своего домашнего очага
Выходя в отставку, такой матрос превращался в «инвалида». Происходило это не потому, что злобный царский режим калечил своих защитников, а из-за старого значения этого слова. Вот, например, что написано на сей счет в словаре Владимира Даля: «отслуживший, заслуженный воин, неспособный к службе за увечьем, ранами, дряхлостью».
Стоит сказать, что 18 марта 1864 года все неспособные к дальнейшей службе нижние чины Морского ведомства были разделены на три «статьи» (разряда).
К первому относились те, кто не мог служить в строю в Гвардейском экипаже либо любом другом флотском экипаже, однако были способны к нестроевой экипажной службе (в каждом экипаже были нестроевые роты), либо к службе в портовых экипажах, либо в портовых ротах. Их следовало назначать только на работы, которые им были по силам. Во вторую статью включались те, кто по «расстроенному здоровью» нуждались в увольнении от служебных обязанностей в отпуск на срок от одного до трех лет. Наконец, нижние чины третьей статьи должны были обладать неизлечимыми болезнями либо увечьями и подлежали увольнению от службы досрочно. Отметим, что штрафованные нижние чины причислялись к разрядам на общих основаниях.
Неспособных второй статьи следовало увольнять в отпуск на попечение родственников либо на казенное содержание (в том случае, если они не могли содержать себя сами). Они не имели права проживать в местах с вредным климатом, а также… в Санкт-Петербурге, Москве и Варшаве. Интересно, что отпуск таковых нижних чинов должен был заканчиваться не иначе как весной или летом.
Уволенные по третьей статье могли проживать как на средства родственников, так и в богадельнях, а также получали право устроиться с причислением к «командам внутренней стражи».
Понятие «матрос в отставке» было характерно для периода до начала военных реформ третьей четверти XIX века. Нижних чинов увольняли либо в бессрочный отпуск (теоретически их оттуда могли вернуть на службу), либо, как тогда говорили, в «чистую отставку».
Отставной матрос, как и отставной солдат, не имел права побираться, должен был брить бороду и вообще иметь достойный вид. С нищенством отставных нижних чинов старались бороться, поскольку считалось, что просящие подаяние ветераны позорят русский военный мундир. Впрочем, это было характерно и для других европейских держав.
В принципе ловкий отставник мог даже немного сэкономить на необходимости поддерживать себя «в уставном виде». Вот, например, как описывает один из вариантов получения бесплатных услуг бытописатель старой Москвы Владимир Гиляровский (1853–1935):
«По утрам, когда нет клиентов, мальчишки обучались этому
[61] ремеслу на отставных солдатах, которых брили даром. Изрежет неумелый мальчуган несчастного, а тот сидит и терпит, потому что в билете у него написано: “бороду брить, волосы стричь, по миру не ходить”. Через неделю опять солдат просит побрить!
— Ну, недорезанный, садись! — приглашает его на тумбу московский Фигаро».
