Ключ от корабельного «винного погреба» хранился в каюте старшего офицера корабля. Баталер — обязательно в присутствии вахтенного офицера — открывал кран цистерны с ромом или другим подходящим случаю напитком, сцеживал необходимое количество в ендову, после чего разводил «живительную влагу» до необходимой пропорции.
Затем начинали свистеть боцманские дудки, причем их призыв к водке матросы называли не иначе, как «соловьиным пением». Первым к ендове подходил хозяин палубы — старший боцман, за которым следовали унтер-офицеры, именовавшиеся в те времена «баковой аристократией». Потом уже — матросы по списку. Перед приемом чарки было положено снять шапку и перекреститься. После чарки — поклониться и передать емкость следующему.
Если же на корабле имелись люди, приравненные к нижним чинам — мастеровые, жертвы кораблекрушения и так далее, — то они также подходили к ендове. Боле того, в случае особого почтения со стороны членов экипажа к гостям, их могли пригласить первыми.
Последним водку «кушал» сам баталер, после чего ендова снова убиралась под замок.
«Чаркой» могли и наградить — такое право было предоставлено адмиралам, командовавшим соединениями кораблей, командиру и старшему офицеру. Другие офицеры в случае необходимости обладали правом ходатайствовать о выдаче дополнительной порции перед вышестоящим начальством
Примечательно, что матрос мог отказаться от чарки и при этом не остаться в накладе. В этом случае он получал денежную компенсацию («заслугу»), которую выдавали также за отказ от потребления других продуктов — например, сливочного масла и табака. За длительное плавание некоторые нижние чины скапливали за счет «заслуги» немалые для них суммы. Так, в начале 80-х годов XIX века за каждую не выпитую чарку матросу начисляли пять копеек. Помножим на минимум два года кругосветного плавания — и вот уже 36 с половиной целковых прибавки к жалованию нижнего чина. И это ведь без учета возможных наградных. На тот момент — деньги немалые.
Знакомство с баталером было для любителей спиртного счастьем (на это намекает и Алексей Новиков-Прибой, автор знаменитого романа «Цусима»). Отметим в этой связи, что будущий писатель служил на шедшей к Цусиме 2-й эскадре флота Тихого океана как раз будучи баталером. Похоже, что он знал, о чем писал…
Вот как происходила проба пищи на императорской яхте «Штандарт». Вспоминает лейтенант Николай Саблин:
«На верхней палубе яхты маленькая процессия: у трапа, против царской рубки, стоит Чагин
[166], держа руку под козырек, а рядом с ним младший боцман Иванов и кок, с пробой на подносе. Проба в мельхиоровой миске, графинчик командной водки, матросская луженая чарка, и две русских деревянных ложки, с какими-то фитюльками на ручках.. Государь здоровается и никогда не выпивает водки, поднимает крышку и спрашивает:
— А что сегодня команде?
— Щи со свежими бураками, Ваше Императорское величество!
Государь отламывает кусок черного хлеба, макает в крупную соль и с аппетитом, ложка за ложкой, начинает есть. Царю как будто неловко за свой аппетит, он что-то рассказывает Чагину и этим старается отвлечь внимание своего удовольствия пробой.
— Алексей, — зовет отец сына, — иди сюда, проба!
Кок приседает на корточки перед наследником, и Алексей Николаевич начинает кушать с большой охотой, вылавливая мясные кусочки.
— Не лови пайков, ешь щи, Алексей, оставь и другим! — все смеются…
Пробу подносят фрейлине Бюцовой, большой любительнице щей, и свите. Все едят теми же ложками».
За пробой пищи следовал сам обед. На палубе раскладывались брезенты, на которые усаживались матросы с ложками — необходимости в вилках особой и не было, а ножи в ножнах были почти у каждого. Едоки составляли «артели» человек по десять каждая (в Морском уставе Петра Великого сказано о семи), из среды членов которой выделялся так называемый «бочковый».
Обязанность бачкового состояла в том, чтобы получить у повара полную деревянную емкость — бачок — первого и второго блюда Особое внимание бачковые уделяли тому, чтобы повар положил для артели должное количество мяса или солонины. Иногда, впрочем, мясо клалось не прямо в бачок, а нанизывалось на лучинку, приобретая вид знакомого нам шашлыка.
Добавим, что бачок был посудой крайне уважаемой — недаром же на сигнал к приему пищи была сочинена небольшая речевка. Она гласила;
Бери ложку, бери бак.
Нету ложки — хлебай так!
После обеда на парусных кораблях следовал небольшой отдых. Вот что пишет об этом Константин Станюкович:
«От двенадцати до двух часов по полудни команда отдыхает, расположившись на верхней палубе. На корвете тишина, прерываемая храпом. Отдых матросов бережется свято. В это время нельзя без особой крайности беспокоить людей. И вахтенный офицер отдает приказания вполголоса, и боцман не ругается.
Не все, впрочем, спят. Улучив свободное время, несколько человек, забравшись в укромные уголки, под баркас или в тень пушки, занимаются своими работами: кто шьет себе рубашку, кто тачает сапоги из отпущенного казенного товара».
Между пятью и шестью часами вечера команда ужинала. Затем наступал период свободного времени для тех, что был не занят на вахте.
Среди матросских развлечений мемуаристы называют разного рода игры, часть из которых современному человеку не знакома вовсе.
Например — игра с ведром Суть ее была в том, что где-нибудь подвешивали ведро воды, к которому привязывали короткую доску с дырой. Игрока сажали на лафет десантного орудия Барановского, провозили под ведром, а он старался попасть палкой в дырку. Чаще всего попадали в саму доску, в результате чего ведро опрокидывалось, а неудачник под хохот собравшихся получал душ из соленой воды.
Обычный, ежевечерний, спуск флага происходил также не без определенных церемоний.
Для стороннего зрителя на рейде о предстоящем спуске флага парусными судами говорил прежде всего спуск за пять минут до захода солнца брам-рей и брам-стеньг, которые возвращались на свои места перед утренним построением. Эта операция производилась для того, чтобы мачты имели меньшую парусность, а корабль не имел склонности к неожиданному дрейфу.
Когда солнце достигало горизонта, начинали спускать кормовые и стеньговые флаги, а также гюйсы. Корабельные духовые оркестры между тем играли «Боже, царя храни!» и старинный гимн «Коль славен наш господь в Сионе». На палубах в полной тишине стояли во фронт офицеры и матросы со снятыми фуражками и бескозырками. Звучала команда «Накройсь!», и экипаж начинал готовиться ко сну.
Церемонии подъема и спуска флага имели для личного состава флота настолько большое значение, что действовали даже в чрезвычайных обстоятельствах. Например, как показало следствие, о них не забывали даже восставшие на эскадренном броненосце «Князь Потемкин Таврический».
