С утра 17 ноября на море прояснилось. В 9 часов сигналом с «Императрицы Марии» флагман потребовал к себе Новосильского и командиров кораблей для сообщения им плана атаки и нужных при этом наставлений. Совещание было недолгим – немногим более часа. В 11 часов командиры вернулись на свои корабли и объявили командам, что завтра эскадра отправляется в Синоп для истребления стоящего там турецкого флота. На корабли были розданы копии приказа командующего эскадрой и вычерченная диспозиция, на которой было точно нанесено расположение неприятельских судов, батарей и места, где должны стать на якорь русские корабли.
И Нахимов, и офицеры, и матросы – все понимали, что завтра будет жаркий день, что одолеть врага будет непросто и, может быть, многих из них не станет. Противник силен. У него не только больше кораблей, не только пароходы, которые смогут маневрировать независимо от ветра, но еще и береговые батареи.
Закончив напряженный день, команды поужинали. В торжественной тишине матросы писали письма, может быть последние, другие поверяли товарищам последние мысли, последние желания. А потом по сигналу адмирала корабли один за другим снялись с рейда и отправились к Синопу, где их ждала гибель или слава.
Ночью погода испортилась.
Наступившее утро встретило русскую эскадру неприветливо. После мрачной, бурной и дождливой ночи сквозь сплошные свинцовые тучи, закрывавшие все небо, уныло и медленно пробивалась заря. Над кораблями ревел порывистый ветер с частым холодным дождем. Только в 9 часов утра рассвело. В половине десятого по сигналу адмирала эскадра снялась с дрейфа, а через пятнадцать минут на «Императрице Марии» был поднят сигнал: «Приготовиться к бою». Этого сигнала ждали и к нему готовились, поэтому на кораблях не было никакой спешки и суеты. Оставалось сделать еще одно приготовление – пообедать, им и занялись команды, сев в одиннадцать часов за обед. Корабли проходили последние мили, стремительно приближаясь к Синопу, и через полчаса, когда был окончен обед, раздались призывные звуки тревоги.
– Все люди встали на свои места, для вступления в бой предназначенные, и орудия в деках зарядили двумя ядрами, – записали дежурные в вахтенный журнал. Матросы смачивают палубу, опускают сукно над крюйт-камерами
[8], командоры уже взялись за шнурки ударных замков.
Напряжено внимание. Все ждут.
Уже подошли на пушечный выстрел. Еще ближе. Видно, как турки наводят орудия. Только русские еще не знали, что наводят они орудия не на корпуса кораблей, а на мачты и паруса.
– Если стрельбой по рангоуту
[9]" не удастся замедлить атаку, то хотя бы выбить как можно больше людей, которые бросятся от орудий на марсы
[10] и реи убирать паруса, – говорил своим офицерам Осман-паша. – А когда их много погибнет, огонь можно будет перенести на корпуса.
В половине первого, когда русские корабли стали разворачиваться в боевую линию, все турецкие суда по выстрелу с фрегата «Ауни-Аллах», на котором поднял свой флаг турецкий главнокомандующий, открыли пушечный огонь по их рангоуту.
Нахимов, разгадавший их хитрость, уже после первого залпа дает сигнал: «Взять на гитовы», – то есть подобрать паруса и тем самым уменьшить возможность их повреждения. Одновременно, не крепя парусов, все корабли вслед за флагманским открыли ответный огонь по неприятелю.
Хитрость турок обернулась против них же. Первый залп почти не причинил вреда русской эскадре, у них же появились пробоины.
«Императрица Мария», на которой находился Нахимов, методично громила батальным огнем 38 орудий своего правого борта и меткими выстрелами четырех 68-фунтовых бомбических орудий нижнего дека турецкий флагманский корабль «Ауни-Аллах».
Уверенно и искусно работали артиллеристы. Их ядра и бомбы без промаха поражали фрегат Османа, и через полчаса он, не выдержав состязания с искусным противником, отклепал якорные цепи, чтобы бегством спастись от выстрелов.
Через два часа после начала сражения замысел Нахимова был в основном выполнен. Турецкой эскадры не существовало. Только отдельные суда и береговые батареи № 5 и № 6 посылали беспорядочные выстрелы по русским кораблям. Когда в половине пятого на помощь Нахимову на «Ростиславе» с еще тремя кораблями прибыл Корнилов, и они перестали стрелять. Видя картину всеобщего разрушения, Корнилов приказал командиру парохода «Одесса» Федору Керну подойти к сидевшему на мели меньше всех пострадавшему фрегату «Несими-Зефер», отбуксировать его, чтобы затем привести в Севастополь. Но фрегат оказался не плавучим. Сняв с него 200 турок и убрав убитых, его подорвали. В бухте не было больше ни одного турецкого судна. От эскадры Осман-паши остались только обломки судов, плавающие по рейду, да торчащие из воды мачты фрегатов, корветов и транспортов. На дне покоились 11 боевых судов – «цвет турецких фрегатов и корветов», два купеческих брига и два транспорта. Вместе с Осман-пашой были взяты в плен ограбленные своими командами командир «Фазли-Аллаха» Али-бей и командир корвета «Фейзи-Меабуд». Один из фрегатов не спустил флага. Но по нему открыл разрушительный огонь «Париж», и фрегат, изрешеченный ядрами и усеянный трупами, выбросился на мель у батареи № 6. «Императрица Мария» перенесла свой огонь на фрегат «Фазли-Аллах». Он тоже загорелся, подобно своему флагману, бросился к берегу и сел на мель против города. На «Неджми-Фешан» переносить огонь не пришлось. По нему вел огонь «Великий князь Константин», заставивший его тоже выброситься на берег.
«Чесма», бросив якорь вслед за «Великим князем Константином», вместе с ним била из своих орудий по крайнему левому фрегату «Навек-Бахри», одновременно отстреливаясь от турецких батарей № 4 и № 3. Вместе с экипажем «Великого князя Константина» офицеры и матросы «Чесмы» пришли в восторг, когда фрегат взлетел на воздух. Командир корабля немедленно развернул корабль в сторону одной, а потом другой батареи и огнем своих 42 пушек одного борта смыл батареи до основания. Подожженные турецкие суда один за другим взлетали в воздух. Их горящие обломки падали на городские кварталы Синопа, и там занялся пожар, быстро охвативший весь город.
Наша эскадра не потеряла в сражении ни одного корабля, но повреждения, причиненные кораблям, были значительны. Более всех пострадала «Императрица Мария». В ее корпусе было 60 пробоин, разворочены кормовая часть и галереи, подбиты мачты. На эскадре было 235 раненых и 38 человек погибших.
Корнилов в рапорте Меншикову писал: «Одушевление, с которым сражались и офицеры, и нижние чины, наполняет душу восторгом. После битвы я осматривал раненых – и ни одного выражения ропота или уныния».
Впечатление, произведенное Синопской победой, было огромно, так как в этой войне было много непонятного не только для народа, но и для просвещенных слоев общества. По-разному толкуемый спор о святых местах в Палестине, посольство Меншикова, происки западных дипломатов, переход русских через Прут – все это одно за другим облетало Россию. А официальные известия были полны гнетущей неопределенности. Ни цели войны, ни смысл дипломатических мер против Турции, о которых ходили путаные слухи, не были ясны, и никто не брался их разъяснять. Декларативные заведения газет и манифестов о святости войны для русского сердца не могли убедить народ: война не затрагивала его интересов. Все было покрыто непроницаемой мглой. Россия погрузилась в тяжелое, мрачное раздумье.
