Но благодаря энергии Тергукасова и подъему войск отряд благополучно отступил на русскую границу. Отступление длилось 10 дней на протяжении 180 верст, и 25 июня батальоны были уже в русских пределах.
Неблагоприятный оборот дел встревожил наместника Кавказа – Великого князя Михаила Николаевича, и он лично прибывает на фронт, чтобы взять на себя руководство операциями. Авангард Геймана находился в это время у Башкадыклара, главные силы Лорис-Меликова – у Кюрюк-Дара. Насчитывали они 30 тысяч человек при 120 орудиях, не считая Эриванского отряда.
Но инициатива перешла к противнику. Заставив русских отступить по всему фронту и получив подкрепления, Мухтар-паша решил перенести военные действия в русское Закавказье, имея конечным объектом Тифлис.
От Карса на Тифлис можно было двигаться либо через Ахалкалаки, либо через Александрополь. Первое направление было для турок самым выгодным. Здесь проходил кратчайший путь и была более богатая территория, так что Великий князь начал спешно стягивать войска туда. Однако Мухтар, не желавший сейчас генерального сражения, предпочел Александро-польское направление и медленно тронулся туда 2 июля. С ним было 35 тысяч войск при 56 орудиях. С 3 по 7 июля турецкая армия заняла позицию на Аладжинских высотах, где сильно укрепилась на фронте в 22 версты. Мухтар решил выждать здесь корпус Измаила с Эриванского направления и затем уже перейти в дальнейшее наступление.
6 июля 2-й Владикавказский полк, посланный на прикрытие движения нашей конницы из Паргета к Баш-Кадыклару, сначала отбил теснившую его неприятельскую кавалерию, вдвое превосходящую казаков числом, а затем занял стрелковую позицию и стал отбиваться огнем от окруживших его масс турецкой кавалерии. Израсходовав все патроны, полк вынужден был пробиваться через кольцо неприятеля, причем умело направленные командиром полка, полковником Паниным, казаки быстрым и решительным натиском заставили турок очистить путь и дать возможность полку не только уйти самому, но и вынести из боя своих раненых. За это молодецкое дело полку был пожалован Георгиевский штандарт с надписью «За дело 6-го июля 1877 г.».
Из России на Кавказ были выдвинуты 1-я гренадерская и 40-я пехотная дивизии. До прибытия этих подкреплений Великий князь не находил возможным штурмовать сильную Аладжинскую позицию, ограничиваясь рекогносцировкой ее и «полицейскими мероприятиями» в большем масштабе против волновавшегося населения.
Положение на Кавказе, таким образом, сделалось чрезвычайно похожим на создавшееся как раз в то же время на Балканах в результате Второй Плевны. Весь июль прошел в бездействии – с нашей стороны вынужденном, с турецкой – добровольном.
Глава IV
Как только началась война с Турцией, в Терской области начались волнения в нагорной части Чечни. Мятежники под руководством имама Али-бека, собравшись в несколько шаек, двинулись на плоскостную часть Чечни, надеясь поднять восстание и там. Однако быстрые и решительные действия войск остановили это движение в самом начале. Уже 22 апреля мятежники были разбиты близ аула Маюртун, а 28 апреля – около аула Шали. К сентябрю волнение в Чечне было подавлено, но разыгралось с еще большей силой в Дагестане, где улеглось только с наступлением зимы. Вызванная этими волнениями потребность в вооруженных силах принудила мобилизовать очередные полки Терского войска и пустить их в дело борьбы с восстанием в Чечне и Дагестане. Казаки занимали кордонные линии и посотенно были распределены по разным отрядам. Таким образом, Турецкая война повлекла за собой чрезвычайное напряжение сил Терского войска, которое с честью вышло из тяжелого испытания, быстро и в полной исправности снарядив 8 полков и 1 батарею в Турцию и 5 полков с батареей на службу в области.
– Знаю, товарищи, – писал наказной атаман в приказе по войску, – чего вам стоило это снаряжение после бедствий, постигших край в нынешнем году: после майских морозов, уничтоживших сады, после засухи, доведшей до совершенного бесплодия наши луга и нивы, после саранчи, унесшей многие посевы на Кизлярских низменностях. Знаю, что отцы выводили на продажу последний скот для того, чтобы купить коней сыновьям, что жены ваши, оставляя детей, сами становились за плуг, дабы освободить мужей на службу.
Тревожно было и в станицах. Нужно было охранять себя, и в то же время казаки круглые сутки несли службу на постах и секретах, охраняя от нападений Военно-Грузинскую дорогу. В жару и холод, в дождь и снег неслась эта нелегкая служба.
…Струйки тумана, гибкие и проворные, цепляются за ветки и солому шалаша, где расположился казачий секрет. Они оплывают его и проносятся дальше, чтобы слиться с уже непроницаемыми клубами пара, отрезавшего казаков от всего мира. Нельзя определить ни места, ни времени суток в этом все затопившем белесом море, пронизанном неопределенно расплывчатым, несильным светом. Зато эта бесцветно густая подушка, так нежно покрывшая все вокруг, удивительно доносит малейшие шорохи и звуки. Казаков дразнит и настораживает сдержанный говор гусей, кормящихся под берегом Терека. Слышны мельчайшие интонации их голосов, такие разнообразные, что поневоле подумаешь, что птицы делятся между собой впечатлениями далекого перелета. Иногда раздается серьезное и недовольное гоготание.
– Это вожак напоминает своим спутникам, что нельзя увлекаться разговорами, забывая об осторожности, – учит старый казак молодого.
Утки, занятые кормежкой, ведут себя потише. Редко когда вполголоса крякнет селезень, подзывая своих подруг. Зато, если что их всполошит, утки поднимают такой крик, точно наступил их смертный час.
Наступает день. Выбравшееся из тумана солнце разом осветило Терек, лес по его берегам, и сразу стало припекать. В самом деле, по мере того как оно всходило, с юга все чаще и чаще обдавало знойным, душным воздухом, будто открывали и закрывали печь.
– Точно, быть грозе! – сказал молодой казак Алексей Кошик и, подняв голову, внимательно вгляделся в небо.
– Ничего, если что, в шалаше пересидим, не сахарные, авось не размокнем, – ответил ему старший секрета Григорий Чередник. – Но ты сейчас будь повнимательней, – еще раз напомнил он казаку.
А вокруг бушевало лесное царство. Лесные груши и яблоки наклоняли ветви деревьев. Облепиха уже почти готова, но еще несъедобная – ждет первых заморозков. Калина своим ярким цветом зазывает подальше от дороги, вглубь леса. Здесь же поспевшие лесные орехи, выпавшие из гроздьев, лежат ковром на земле, и если сгрести в сторону опавшие листья, вкусные орешки можно собирать горстями. В лесу тихо и величаво. Солнечные лучи проникают в самую глубину и ласково греют землю. Казаки, радуясь разнообразию и богатству леса, любуясь величавостью белогривого Терека, привыкают ко всем звукам и голосам, раздающимся вокруг, но, пробыв несколько часов в секрете, они сразу же определяют посторонний звук, который сразу же настораживает.
– Что там за шорохи в камыше? – спрашивает Чередник у Кошика, показывая вверх по течению.
– Может, клыкатые пришли на водопой, – отвечает тот, – надо посмотреть.
– Да вроде еще не время им, а впрочем, пойдем посмотрим.
