– Казаки всегда исправно несли свою службу. За службу нам платили «кормовое жалованье», давали оружие и лошадей, наделили землей, и вот надо же?
Рязанский посланник откашлялся, повертел головой и сказал:
– Знаю, Андрей Исаевич, я вас, казаков, знаю. Вашу службу высоко ценил и князь. Но это указ государя!
В это время казаки уже не стояли на месте. Усиливалось волнение.
– Никуда мы не поедем с отчины, – неслось из толпы.
– Мы к сторожевой службе приучены. Мы – хлебопашцы, привыкли около своей землицы ходить.
– Да, своими мозолями распахивали эту пашенку, – говорил старый казак Дзюба, размахивая костылем. – Я с детства помню, как по этим лесам, где исстари соха, коса и топор ходят, все отцы и деды наши расчищали буреломы, секли деревья. А их кто будет защищать?
Тут появился паренек в просторной рубахе. С перевальцем отделился он от амбара, где стоял в сторонке и вышел на середину.
– Казаки! – обратился он к толпе, – я из соседней станицы, Червленной, нас тоже высылают. Стародубовскую тоже.
– Что же это такое, братцы, – раздалось в толпе. – Не иначе, измена.
– А вот бунтовать не следует, – предупредил рязанский посланник. – Государь этого не простит. – И уже обращаясь к атаману, произнес:
– Принесла меня нелегкая в вашу станицу. Но вы решайте. Иначе мне надобно будет сообщить рязанскому воеводе, а он непременно пришлет сюда ратных людей.
– Разве можно это стерпеть, где же правда? – неслось из толпы.
– Бояре правду в болото закопали, – слышалось в ответ.
– Не посмеют нас с земли сводить! – неслось уже грозно. – Не покоримся!
Кто-то предложил послать к царю челобитчиков.
– А толку от этого много ли? – возразили ему. – Челобитчиков схватят и на дыбу.
– Блажен муж, иже не иде на совет нечестивых, – проговорил со вздохом батюшка.
Посланец тоже, видимо, понимающий кое-что в церковном деле, ответил:
– А не сказано ли в книге: «Всякая душа властям придержащим да повинуется»? Отче!
Несколько дней станичники собирались на сход, чтобы решить, как быть дальше, если царская воля решила большую часть станицы заслать на север.
Станичный есаул с растяжкой говорил, что не след противиться княжескому указу.
– За непослушание и огурство
[12] по шерсти не погладят, – предупреждал он.
– Вчера был я на ярмарке и слышал, что в других деревнях такое же было и ничего упорством не добились, а только еще невинные пострадали.
Первыми дали ему отпор бабы. Перебивая друг дружку, они кричали:
– Ужо закатил глаза, запел свою песню. Тебе-то что? Тебя не высылают, тебе и не беспокойно.
– Нам есаула слушать не след, – поддержали баб несколько служилых. – Послушаем, что скажут те, кого вписали в список.
Казаки хмурились, их одолевали раздумья: что будет? Никто не хотел отрываться с родных мест. Споры и крики прекратились тогда, когда прибежал Степан Гладков.
– Тише, казаки! Слушайте, что я проведал.
– Эй, бабы, уймите ребят!
Степан оглянулся, точно боялся, что кто-нибудь подслушает.
– Теперь все земли, что Иоанн когда-то передал нашей княгинюшке и ее детям по велению Великого государя, передаются московским боярам. Они раздадут их в собственность служилым людям – дворянам. А нас велено свести в другие земли.
Степан отер красное лицо рукавом и продолжил:
– Найдется ли нам там место неизвестно, а кто здесь останется, пойдет в холопы боярские.
Несколько мгновений тянулось молчание. Затем раздался одновременный выкрик:
– Не бывать этому!
Толпа опять загудела. Но вот слово взял атаман.
– Послушайте меня, ребятушки. Явно, что указ оторвать нас от отчины – нам не по душе. И осталось вроде нам одно – взяться за топоры?
– И возьмемся, – раздалось из толпы.
– Не дело это, братцы! Мы же люди служилые и не к лицу нам бунт. Тем более сила на стороне Великого князя.
– Что же нам делать, атаман?
– Бежать отсюда.
– А куда?
– Сперва уйдем подальше в лес, а в случае, если нас и дальше будут теснить, двинемся на вольные земли.
– А где они?
– Рассказывают люди добрые, что есть на далеком Кавказе река Терек, что течет из Ясских гор в море Каспийское. А на этой земле есть не то город, не то область, не то место по названию Тюмен. Живет там всякий вольный люд, живет и знать себе ничего не хочет. У моря Каспийского хозяина нет, всякий гуляет по нему и делает, что хочет. Если кто смел да силен, тому в тех местах не жизнь, а рай. Совсем не то, что под Москвою быть.
– Любо! – раздалось всеобщее одобрение казаков. – Любо!
И посыпались на атамана вновь вопросы.
– А как добираться на этот Кавказ?
– По Волге, – отвечал он.
– Там же стоянка татарская – Астрахань.
Атаман повернул голову в сторону Егора Бардоша и приглушенным голосом сказал:
– Егор. Ты много раз рассказывал, как в поле полевал, как с крымчанами бился, ты и по Волге и Каспию плавал.
– Было, все было, о Господи! – вдыхал и кивал Егор. – В мои молодые годы мне несколько раз доводилось бывать в низовьях Волги.
– Ты, видно, ушкуйничал? Персидские берега шаркал? – спросили его.
– Вроде того, – нехотя протянул старый казак. – Да что вспоминать! Волгу я хорошо знаю. Плоты и струги прогнать сумею.
– Вот и ладненько, – сказал атаман. – Если плоты умел гонять, то и нас спустишь в низовье Волги.
– Но там же татары? – опять тревожно спросил кто-то.
– Есть там у меня знакомые люди, да и проток там у Волги десятки, смекни, только надо выбрать верную – и татар объедешь, – просто ответил Егор.
– Уж я постараюсь, услужу тебе, атаман, – в сердцах продолжил он.
– Не мне, казаче, а людям. Тем, кто жаждет свободы. А тебе от них будет слава, – с подъемом ответил ему атаман.
Бардош помолчал и вдруг спросил, впиваясь в задумчивое лицо атамана:
– Скажи мне, Исаевич, что такое слава?
Атаман немного помолчал, а потом тихо, но уверенно сказал:
– Слава – это любовь народная, это гордость людская, что есть у нас богатыри, что смело стоят за свою свободу и готовы за нее на все.
– Спасибо, атаман, – ответил Егор. – Расстроил ты мою память, расстроил. Но туги
[13] меня одолевают!
