Религиозное движение, охватившее Кавказ, имело специфические черты. Это было, по сути, мусульманское сектантство. Его направление предполагало аскетическое отречение человека от личной воли ради непосредственного сближения с Всевышним. Дело в том, что общества мусульманского Востока всегда были структурированными. Наиболее же жестко организованными были те регионы, на территории которых протекала деятельность мусульманских братств – тарикатов.
Мюридизм, появившийся сначала в Дагестане, а затем в Чечне, создал особую иерархию, основанную на безоговорочном повиновении. А вместе с ним пришли священные ордена – тарикаты, объединившие вновь обращенных.
Устройство этих сообществ было весьма демократичным: во имя «тариката» простой пастух требовал и получал повиновение от знатнейших людей и глав всеми уважаемых родов.
Распространение в Чечне получили два тариката – наджбания и кадирия – отличающиеся мощной организационной структурой. К 1-й тяготели более зажиточные и образованные чеченцы, в основном жители равнинных районов. В горах, где дольше сохранялись языческие традиции, среди бедноты, нашел сторонников кадирийский тарикат.
Его внешнее проявление: двигаясь по кругу, мужчины исполняют ритуальный танец – зикр. Зикр – один из атрибутов кадирии. Танец может продолжаться часами, а его участники доходят до экстаза.
Кадирия уже в XIX веке разделилась на несколько сообществ. Наиболее распространенный и сильный из них – кунтахаджийцы. Шейх Кунта-Хаджи Кишнев фактически выступил против Шамиля в годы Кавказской войны. Он проповедовал ненасилие и призывал горцев сложить оружие, признав русскую администрацию. Наряду с кунтахаджийцами, придерживающихся мирных методов, среди кадирийцев следует упомянуть и баталхаджийцев, исповедовавших беспощадность к врагам. Тарикаты, основанные на замкнутости и скрытности, помогли чеченцам создать крепкую внутреннюю организацию и наряду с традиционным родоплеменным делением народа придали особые свойства обществу. Нужно иметь в виду, что чеченец – горец никогда не надеялся и не рассчитывал на поддержку государственных институтов. Он всегда представлял собой самодеятельного субъекта, главная задача которого состояла в обеспечении семье достойного (не путать с достаточным, ибо первую категорию формирует общественное мнение, а отнюдь не сам индивидуум) жизненного уровня и гарантий ее неприкосновенности.
Именно в этом заключается своеобразие предпринимательского духа чеченцев.
Корень чести, постоянно и подспудно заставляющий быть первым среди равных, является источником их предприимчивости, социальной и географической мобильности.
Единственным регулятором поведения чеченца является его обязательство перед общиной, но не перед всем обществом.
– Направление нашей политики и отношение к горцам были ошибочны, – признавал генерал-адъютант Паскевич в письме к государю от 8 мая 1830 года, когда стало очевидно, что скорая виктория недостижима. – Жестокость, в частности, умножала ненависть и возбуждала к мщению, недостаток твердости и нерешительности в общем плане обнаруживали слабость и недостаток силы. Скрытые страсти всегда подспудно кипели в Чечне, а обмануть «освободителей» считалось чуть ли не проявлением мужской доблести…»
Большую тревогу вызывали разбойные нападения или набеги на Кавказскую линию, станицы и мирные поселения с целью отгона скота, табунов, захвата пленных с последующим выкупом и просто грабежа путников, купцов на дорогах.
Поэтому предпринимались различные меры по обузданию непокорных горцев. В основном, это были меры военные. И они вели к постоянному кровопролитию.
Только с назначением на Кавказ генерала графа Михаила Семеновича Воронцова прекратились бесполезные экспедиции в горы. «Сухарная экспедиция», в которой он принял личное участие, погнавшись за Шамилем, едва не закончилась позором. Она убедила Воронцова в бесполезности «способа Паскевича» и в необходимости приведения в исполнение великого плана Ермолова.
Со времени «сухарной экспедиции» война принимает характер постоянной блокады Чечни и Дагестана с очень осторожными наступательными действиями.
Глава XII
Казаки на Сунже
1
Воронцов находился в крепости Грозной, когда ему доложили о новом набеге на Военно-Грузинскую дорогу.
Он мирно вел беседу с комендантом крепости полковником Евдокимовым, когда к штабу подскакал конный отряд во главе с хорунжим. Видно было, что казаки мчались верхами не одну версту.
Хорунжий ловко спрыгнул с коня и, прижимая левой рукой к бедру шашку, подбежал к коменданту, который вышел на крыльцо.
– Ваше превосходительство, пакет особо важный! – доложил он.
Евдокимов принял пакет и занес его наместнику.
Воронцов сломал печать и начал читать донесение. Лицо его стало суровым.
– Черт побрал бы этих чеченцев! – процедил он сквозь зубы и протянул бумагу коменданту.
Евдокимов пробежал донесение и покачал головой. По донесению начальника штаба Кавказского корпуса, которое получил граф Воронцов, дела складывались неважно. Горцы под началом одного из наибов Шамиля опять напали на Военно-Грузинскую дорогу, терроризируют осетин, поселившихся вокруг Владикавказской крепости, нападают на владения кабардинских князей и казачьи станицы.
Из Дагестана тоже приходили тревожные вести. Шамиль, понесший в недавних боях большие потери, вновь поднимал дагестанцев, и его посланцы шныряли всюду по аулам, угрожая тем владельцам, которые не порвут с русскими. Все просили защиты и помощи.
Воронцов располагал незначительными силами. Однако принял решение снять с Линии части и обуздать разбойников.
– Главный удар, я считаю, надо нанести на урочище вблизи ущелья Хан-Калы, – говорил он присутствующим. – Расположенное на берегу Сунжи, при входе в неглубокое ущелье, поросшее густым лесом, оно издавна, как мне докладывали, служит убежищем горским «наездникам», которые живут грабежами и кражей, и они стекаются туда из всех краев.
Но сам себя убеждал: «Действовать надо иначе».
– Кавказ – не что иное, как сооруженная самой природой крепость, – размышлял он вслух. – Воинственные и мужественные народы обитают на его склонах, в его ущельях и долинах рек. На выстрел горец отвечает выстрелом. Он не испугается угроз – загнать его в ущелья и леса. Однако большинство горцев вовсе не склонны к грабежу и войнам. Они стремятся к мирной жизни.
И он высказал свое видение решения проблемы.
– Посты наши мало приносят тольсу, а людей на них мы теряем много, – говорил он. – В год более четырех тысяч человек. Лучше будет, если мы заселим эти места казачьими станицами, тем более, что опыт такой у нас есть – в Кабарде.
– А как же быть с крепостями, – спросил его Евдокимов.
– Крепости будем укреплять и развивать. Глубоко убежден, что они в скором времени превратятся в города, и горцы сами потянутся к нам.
– А как же быть с Шамилем? – задумчиво спросил Евдокимов. – Он привлек на свою сторону немало фанатиков, и они житья не дают аулам, которые хотят жить мирным трудом. Взять хотя бы его чеченских наибов, которые разоряют аулы между Сунжей и Тереком и угоняют людей в горы.
