Вот еще три мнения, три оценки весьма разных по духу, вере и служебному положению офицеров…
Экран монитора трижды полыхнул голубым взблеском, и электронные слепки мыслей давным-давно исчезнувших людей обрели вдруг гневные голоса.
Дудоров: «Подлинные преступники сами раскрыли свою предательскую игру. Работая на немецкие деньги, Ленин и его приспешники «во имя углубления революции» предавали врагу и русский флот, и всю Россию. Правильно оценив Непенина как единственного человека, способного своим умом и волею воспрепятствовать их разрушительной работе на флоте, они его убили».
Гамильтон: «Смерть Адриана Ивановича произвела потрясающее впечатление не только на русских, но и на финнов, которые были ему признательны за его к ним отношение… Среди них были люди, утверждавшие даже, что он был финского происхождения и его фамилия была Непейнен».
Довконт: «Убийство поразило флот! Как бы сумел Непенин выйти из революционного хаоса, не удалось, к сожалению, увидеть. Он по течению разрухи не плыл бы и потому был убран так внезапно».
- Ну а кто же все-таки убил адмирала? Имя известно?
- Я бы ответил вам словами Бориса Петровича Дудорова: «Делать розыск имени его убийцы не стоит. В Древней Руси палачу, имевшему право за выполнение своей работы пить бесплатно в ближайшем кабаке зелено вино, целовальник, по обычаю, в знак своего презрения к его ремеслу наливал ему кружку «через руку» - от него отвернувшись. Отвернемся с тем же чувством и мы от имени подлого убийцы, не посмевшего даже взглянуть в лицо своей жертве и выпустившего роковую пулю в спину со спокойным достоинством принявшего смерть адмирала».
Наверное, Дудоров прав. Смерть имени палача - это смерть и его души.
- Но палач объявился сам! - воскликнул Оракул. - Объявился не с повинной - с бахвальством: «Я убил адмирала Непенина!» Жил он поживал в благословенно тихой Феодосии до относительно недавнего времени. И поведал он о себе и своем злодействе в мемуарной книге «Багряным путем гражданской», которую выпустило крымское издательство «Таврия» в 1971 году.
Звали его Петр Александрович Грудачев. В ту пору - молодой матрос из береговой роты минной обороны…
РУКОЮ УБИЙЦЫ. «Утром… 4 марта на Вокзальной площади меня подозвали трое пожилых матросов из береговой (минной. - Н.Ч.) роты. Одного из них, сухощавого, с темными усами, я уже знал. Это он на митинге в казарме говорил, что надо усилить охрану порта… Сегодня мы опять встретились с этим матросом. Он стал расспрашивать, кто я, откуда. Из Феодосии, говорю, сын каменщика.
- А к революции как относишься?
- Да здравствует революция, - ответил я словами-кличем, которые в те дни были на устах матросов.
Матросы переглянулись, потом пожилой сказал:
- Считай, что революция дает тебе первое серьезное задание. Выполнишь?
- Спрашиваете!
- Так вот. Идем с нами на «Кречет», в штаб.
- Зачем?
- Дорогой расскажем.
Пока шли в штаб, я узнал, что адмирал Непенин приговорен к расстрелу; приговор должен быть приведен в исполнение сегодня же.
Услышав об этом, я поначалу растерялся.
- Чей приговор?
Пожилой матрос сурово, веско ответил:
- Революции. Непенин скрыл телеграмму из Петрограда. Он поступил как враг революции. И не тебе, друг, сомневаться в правоте и необходимости приговора: не новичок ты на флоте. Знаешь, что адмирал нашего брата, матроса, ни в грош не ставит, людьми не считает. За малый проступок, оплошность жестоко и подло казнит. А уж за политику - пощады не жди. Гибель матросов с «Памяти Азова» и его, кровопийца, душителя проклятого, рук дело.
И все же у меня не проходило чувство какой-то неловкости. Выстрелить в человека… На фронте, на острове Эзель, во время десанта в Курляндии, мне приходилось делать это неоднократно. Да, но там были бои, а здесь?… Но и не выполнить задание революции я не мог.
Поднялся на корабль, через вахтенного начальника вызвал адмирала. Непенин ответил отказом. Пришлось опять-таки через вахтенного пригрозить, что выведем адмирала силой.
И вскоре на причал порта с яхты «Кречет», где находился штаб Балтийского флота, сошел командующий адмирал Непенин.
Я вглядывался в адмирала, когда он медленно спускался по трапу. Невысокого роста, широкий в плечах, с рыжей бородкой, вислыми усами и бровями, он был похож на моржа. Вспомнились рассказы матросов о его жестокости, бесчеловечном отношении. И скованность моя, смущение отступили: передо мной был враг. Враг всех матросов, а значит, и мой личный враг.
Спустя несколько минут приговор революции был приведен в исполнение. Ни у кого из нас четверых не дрогнула рука, ничей револьвер не дал осечки».
- Н-да, - вздохнул я, - в руке не дрогнул пистолет…
- Вот-вот, - подхватил Веди Ведиевич. - «…Когда б он знал в сей миг кровавый…» Но матрос молодой - не знал. А вот мужи историки страны Советов, знали и тем не менее витийствовали: «…Матросская масса избавилась от вице-адмирала Непенина, которого весь флот ненавидел за издевательство и глумление над матросами, а также за то, что ввел полицейские порядки во флоте». Тут что ни слово - вранье. И вранье это переливалось из книжки в книжку все семьдесят три года… Хотя вот удивительный случай: один из большевистских деятелей, да не кто-нибудь, а бывший матрос с «Императора Павла» Ховрин, подручный Дыбенко и иже с ним, в не самое лучшее время для восстановления исторической справедливости нашел-таки сочувственные слова для убитого адмирала: «Когда мы стояли в коридоре, к нам подошел пожилой человек, похожий на врача или учителя. Невесело оглядев нас с ног до головы и ни к кому не обращаясь, он со вздохом сказал:
- Нет, не простит Россия такого преступления…
- Что вы имеете в виду? - спросил я.
После долгой паузы незнакомец ответил:
- Я имею в виду то, что гельсингфорсские матросы убили командующего Балтийским флотом адмирала Непенина… Позор на всю Россию!
Мы попытались узнать у гражданина, как это случилось. Оказалось, что он подробностей не знает, прочитал лишь краткое сообщение в газете. Обстоятельства гибели адмирала Непенина мне стали известны позже.
По моему глубокому убеждению, матросы никогда бы не подняли руку на Непенина, если бы он не придерживался нелепой и опасной линии поведения. Получив известие о революции в Петрограде, Непенин не нашел ничего лучшего, как скрыть эту весть от матросов. Он запретил увольнения на берег. Но замолчать революцию было невозможно. Газеты, выходившие в Гельсингфорсе, писали о ней открыто, ее приветствовали на всех рабочих митингах, а Непенин делал вид, что ничего не случилось. Возможно, надеялся, что все еще повернется вспять».
