— Что же так пессимистично? — усмехнулся Уколов. — Или ты в силы нашего правительства совсем не веришь?
— Ну, если совсем не верить, тогда вообще ничего не останется, — философски изрек Петрович. — Вот только я привык верить тому, что сам своими глазами вижу.
— И что же ты видишь?
— А то же самое, что и все остальные. Жизнь все дорожает и дорожает. Вон пакет молока уже сорок рублей стоит. И с машинами также. Пробки все увеличиваются и увеличиваются. А дороги, как были паршивые, так и остались. Да, чего говорить?
Он махнул рукой и замолчал, и их ежедневный с Уколовым «разговор ни о чем» закончился так же внезапно, как и начался.
* * *
Несмотря на пробку, Уколов появился в собственной приемной на традиционные полчаса раньше официального начала рабочего дня.
Раньше его здесь появлялась только его секретарша Маргарита. За это Уколов ее и ценил.
Красотой Маргарита не блистала, но отличалась потрясающей работоспособностью и умением содержать дела в абсолютном порядке.
— Здравствуйте, Николай Георгиевич, — она посмотрела на Уколова сквозь очки. — Вам что-нибудь принести?
— Сделай мне, пожалуйста, кофе. И может, бутерброд какой-нибудь. Лучше с сыром. А то я не успел сегодня позавтракать.
— Может, вам пирожков подогреть? У меня домашние печеные. Есть с рисом и яйцом, есть с зеленью.
— Отлично, — кивнул головой полковник. — Буду очень признателен. Для меня ничего нет?
— Нет.
— Хорошо, если что, я у себя.
* * *
Пирожки действительно оказались вкусными. Впрочем, как и всегда. Уколов допивал кофе, когда на столе задребезжал телефон. Звонил начальник отдела технической экспертизы.
— Николай Георгиевич, Симакин беспокоит, — голос в телефоне звучал взволнованно. — Не мог бы ты сейчас спуститься к нам?
— А что стряслось?
— Да здесь посылка странная пришла. На твое имя. С просьбой передать лично в руки.
— Хорошо, сейчас подойду.
Уколов доел пирожок, запил остатками кофе и вытер губы салфеткой.
Он подумал, что в жизни так часто бывает. Только у тебя улучшится настроение и мир покажется не таким уж мрачным, как нате — на ваше имя приходит «странная посылка». Да еще и с просьбой передать лично в руки.
Быстрым шагом он вышел из кабинета.
— Рит, если что, я в отделе технической экспертизы.
— Хорошо, Николай Георгиевич.
* * *
Его встретил лично Симакин. Судя по коричневым кругам под глазами и невыглаженной рубашке, накануне он опять выпивал. Два месяца назад от Симакина ушла жена, и он по вечерам стал прикладываться к бутылке. Что, впрочем, не мешало ему быть отличным специалистом в своем деле. Даже на взгляд полковника Уколова, который вообще предвзято относился к неаккуратным людям, а к неаккуратным и выпивающим тем более.
— Ну что тут у вас?
— Проходи, полюбуйся, — Симакин широким жестом показал вглубь лаборатории. — Вот она твоя посылка.
На столе стоял средних размеров фанерный ящик. На его крышке помимо адреса центрального офиса СВР действительно красовалась приписка, сделанная от руки красным маркером, «Полковнику Уколову лично».
— Думаешь, может быть, бомба?
Симакин пожал плечами.
— Черт его знает, все может быть. И бомба тоже. Я уже послал за кинологом. И за саперами, — он сделал паузу. — Чай будешь?
— Да нет, я только что кофе попил.
— А я выпью.
Он налил из чайника большую кружку кипятку, опустил в нее чайный пакетик и начал накладывать сахар. Уколов насчитал целых пять ложек.
— Надо на всякий случай почерк по базе пробить. Вдруг этот даритель у нас числится?
Симакин обиженно поджал губы.
— Обижаешь, Николай Георгиевич, — он принялся яростно размешивать сахар. — Уже проверил. Не числится. Да ты присаживайся.
Уколов уселся в кресло. Симакин шумно отхлебнул чай из своей гигантской кружки и блаженно закрыл глаза.
— Все-таки сладкий чай утром это самое лучшее.
— Мне сегодня утром опять на телефон сообщение пришло по поводу выигрыша в австралийской лотерее, — Уколов шуткой попытался стряхнуть с себя напряжение, которое вызывал в нем стоящий на столе ящик. — Может, это и есть приз?
— Не уверен, — откликнулся Симакин. — Я, конечно, согласен с тем, что в жизни может быть всякое, но с одной важной оговоркой. При всей справедливости вышесказанного необходимо помнить, что некоторых вещей в жизни не может быть никогда. Это называется реалистичное отношение к миру. Да ты и сам это прекрасно знаешь.
В этот момент раздался стук в дверь, и в лабораторию вошел кинолог Виктор Авдеев. На коротком поводке он вел свою любимицу — служебную овчарку Дарью.
— Привет, Сереж, — поприветствовал кинолог Симакина. — Здравствуйте, Николай Георгиевич.
— А вы оперативно, — одобрительно сказал Уколов. — Ну что, приступим или дождемся саперов?
— Да чего их дожидаться? — Авдеев пожал плечами. — Если внутри бомба, Дашка почувствует. Вот тогда надо будет ждать саперов, и лучше за дверью.
— Тогда приступим, — решил Уколов.
Когда Авдеев и Дарья двинулись по направлению к ящику, тишина в лаборатории стала такой, что Уколов услышал, как громко стучит его собственное сердце. Даже Симакин оторвался от своего чая и напряженно наблюдал за происходящим.
Авдеев остановился с овчаркой в трех метрах от ящика и что-то сказал ей на ухо на каком-то своем, одним им понятном, языке.
Дарья подошла к ящику и замерла на мгновение. Даже непосвященному было заметно, как напряглись под шерстью собачьи мышцы.
— Бомба? — громким шепотом поинтересовался Симакин.
Авдеев отрицательно покачал головой.
— Если бы была бомба, она бы залаяла.
— Тогда что?
Авдеев ласково погладил Дарью по холке.
— Что там, Дашка?
Овчарка отступила на шаг и грозно зарычала.
— Что там? — теперь вопрос повторил Уколов.
— Сейчас узнаем, — Авдеев успокаивающе погладил собаку. — Сереж, дай что-нибудь открыть ящик. Плоскогубцы там или нож.
— Ты уверен? Может, все-таки саперов дождемся?
— Не учи меня делать мою работу, — неожиданно резко огрызнулся Авдеев.
Симакин с сомнением посмотрел на Уколова. Полковник почувствовал, как у него вспотела шея. Овчарка продолжала рычать. Полковник вытер шею платком.
— Давайте откроем эту чертову коробку, — решил он.
