Выхожу один я на дорогу,
Сквозь туман кремнистый путь блестит:
Ночь тиха. Пустыня внемлет богу.
И звезда с звездою говорит.
Душевно поет красивый лейтенант со щегольскими усиками. Девушки замирают, представляя себя на пустынной дороге под яркими звездами. А худощавый, стройный лейтенант выводит строфы, от которых невольно наворачиваются слезы:
Уж не жду от жизни ничего я,
И не жаль мне прошлого ничуть;
Я ищу свободы и покоя!
Я б хотел забыться и заснуть!
Но не тем холодным сном могилы…
Я б желал навеки так заснуть,
Чтоб в груди дремали жизни силы,
Чтоб, дыша, вздымалась тихо грудь.
Чтоб всю ночь, весь день мой слух лелея,
Про любовь мне сладкий голос пел,
Надо мной, чтоб вечно зеленея,
Темный дум склонялся и шумел…
Кто-то, не выдержав, всхлипнул. Лейтенант раскланялся и достал папиросы. Со всех сторон тянулись зажигалки.
Хватает в России талантов, даже в самом маленьком уголке. И жизнь на войне не остановишь, особенно когда большинство личного состава молодежь.
И Федя Ерофеев, как часто случается в молодости, присмотрел броскую стройную девушку лет двадцати.
В экипажи тяжелых танков подбирают, как правило, физически сильных, крепких парней. Ремонтировать или проводить техническое обслуживание машины массой полста тонн – нелегкое дело.
Даже натянуть массивную гусеницу требуется куда больше усилий, чем на «тридцатьчетверке». Федя Ерофеев этим требованиям отвечал: широкоплечий, мускулистый – девушки относились к нему благосклонно.
И на этот раз девушка улыбалась, не отказывалась, когда лейтенант пригласил ее на один, другой танец. Отношения, кажется, налаживались.
– Вы, оказывается, герой, – сказала новая знакомая. – Вместе с капитаном Серовым отступление бригады прикрывали. Говорят, там такой бой был. Страшно, наверное?
– На нашем «Климе Ворошилове» уверенно себя чувствуешь. Немецкие снаряды его не пробивают.
– Вы, наверное, не один фашистский танк подбили?
Девушка была хороша. Красиво очерченные губы, стройная фигура, талия, перехваченная офицерской портупеей, имела звание лейтенант. Федор невольно залюбовался ей и спохватился, что даже не спросил имени.
Но знакомству состояться было не суждено. Откуда-то вдруг появился начштаба бригады Воронин. Обычно доброжелательный к Ерофееву, на этот раз он мрачно оглядел лейтенанта.
– На танцульки пришел? Больше делать нечего?
– Он что, отдохнуть, как человек, вечерком не может? – неожиданно вмешалась девушка, сидевшая на соседней скамейке. – Или боитесь, что молодые вашу Иринку уведут?
Федор не видел лица вступившейся за него девушки. Небольшая импровизированная танцплощадка была освещена в целях светомаскировки тусклыми синими лампочками. Видя, с любопытством направленные на него взгляды, лейтенант едва сдержал злость.
Не было еще такого, чтобы высокое начальство приходило сюда порядок наводить. Патруль иногда заглядывал, высматривал посторонних или уводил выпивших больше меры. «В бою тебя я не видел, – закипала в Ерофееве злость, – а на танцы явился. Начштаба, подполковник, с «Ванькой-взводным» решил из-за ревности разобраться».
– На данный момент у меня свободное время, – четко козырнул Федор. – Пришел сюда на часок отдохнуть. У вас есть какое-то поручение ко мне, товарищ подполковник?
– Не ту девку ты, Федя, для танцев выбрал, – назидательно сказал командир третьей роты Савелий Лагута.
Лагута был единственным ротным в звании майора, и одним из немногих, кто был награжден орденом Красного Знамени за Испанию, где воевал больше года. Не любивший спокойной жизни, ушел добровольцем на Финскую войну, где был награжден орденом Красной Звезды и медалью «За отвагу».
Савелий Лагута числился в резерве на выдвижение. Однако его подводили частые выпивки и несдержанность в высказываниях. Лагута говорил что думал, а про нынешнюю войну открыто заявил, что мы ее прозевали.
Ирина, неглупая девушка, хорошо понимала, что появление здесь начштаба бригады, подполковника с надуманными претензиями к лейтенанту Ерофееву, заслужившего авторитет в бою с немецкими танками и прикрывавшего бригаду, роняет авторитет Воронина.
Подполковник редко пил, а сейчас был выпивши. В нем играла ревность, которую наверняка подогрел Зайченко. А если еще в свару ввяжется необузданный на язык Лагута, старый товарищ погибшего командира роты Серова…
Так оно и произошло.
– У подполковников, оказывается, других дел нет, как разбираться, кому с кем танцевать можно.
– А вас не спрашивают, товарищ Лагута. Не забывайте про субординацию!
– Оказывается, девок делить, субординация требуется? – захохотал майор. – Не позорься, Николай Антоныч, хотя бы из-за уважения к погибшему Васе Серову. Он моим другом был и Федора Ерофеева уважал.
Ирина, чуть не плача от обиды, крикнула:
– Уйдем отсюда, Николай. Немедленно! Иначе ты меня больше не увидишь.
А вечер закончился для лейтенанта Ерофеева совсем неожиданно. Его взяла за руку девушка с соседней скамейки и потянула за собой.
– Пойдем, Федя. Настроение тебе все равно испортили.
Он почувствовал шершавую руку и машинально попытался выдернуть свою:
– От стирки руки шершавые. Я из хозяйственной роты. Что, брезгуешь?
– Брось! Руки как руки. Здесь нам еще ругаться не хватало. Зовут тебя как?
– Клава. Боец хозяйственной роты. А если точнее, то в банно-прачечном взводе служу. Поэтому нежных пальчиков, как у Иришки из штаба, не жди.
– А чего можно ждать? – засмеялся Федя.
– Посмотрим на твое поведение, – и, засмеявшись, прижалась грудью к его плечу.
Вечер получился лучше, чем ожидал Федор. За самодельным столом, к удивлению танкиста, сидел командир пехотной роты, старый приятель Трифонов Матвей и две девушки.
– Чего ж вы еще одного кавалера не прихватили? – сразу заявила подвыпившая девушка.
Федор хотел посоветовать ей сходить на танцы, но вовремя смолчал. Лицо девушки, вернее молодой женщины лет двадцати пяти, было густо покрыто оспинами. Видимо, переболела в детстве оспой, и болезнь оставила свой неизгладимый след. Злые люди про таких говорят: «Черти на лице горох молотили».
– Эх, спирт почти весь выпили, – сокрушался Матвей. – Надо бы исправить положение.
– У «чмошников» и спирт, и водка есть, – сказала Люся, девушка с покрытым оспинами лицом. – Деньги только нужны или трофеи какие-нибудь на обмен.
Федор достал сто с чем-то червонцев и трофейную зажигалку в виде никелированного, изящно отделанного пистолета.
