— Возможно, и в последний.
— Кто бы говорил.
— Соберись с духом, парень. Так-то лучше. Проткни ухо иглой и вставь серьгу — помогает в качку. Разве я не говорил, что сам Черный Джон носил серьгу? Разве у вас моряки их не носят? А капитан?
— Он заставил всех снять серьги. И у него ее нет.
— Точно, забыл. Нет и не было.
— Серьги для дикарей.
— Верно, ему ли не знать? После острова Скелета и всего, что там было. Дикари сидят в джунглях, а твой капитан — у себя в каюте. Можешь передать ему, что я говорил о двух путях решения. Первый пришел мне на ум — только прошу не перебивать и не хныкать, — когда я нашел второй шифровальный круг.
— Второй круг?
— Чтоб тебя! Да, второй круг! Я повернул их друг против друга так, чтобы они совпали. Предвидя твой вопрос — откуда взялся первый круг и откуда второй, отвечаю: узнаешь позже. Всему свое время. Сколько можно повторять?
— Нисколько, — буркнул Маллет.
— Я тебя не спрашивая. По мне, ты просто кусок свинины, который жарится на вертеле, шипит и плюется жиром. Посему все твои замечания я буду принимать именно так. Во-первых… — начал я и замолчал, дожидаясь очередной глупой реплики Маллета, но тот, похоже, хорошо вжился в роль жареной свинины и не произнес ни слова. — После вращения, если можно так выразиться, кругов я выписал буквы и получил «И последняя икона», «And Last Icon» — бессмыслицу на первый взгляд. Были и другие подсказки, как я уже говорил, но эта был первейшей и наиважнейшей из них. Капитан вспомнит ее, и если ты сам над ней немного подумаешь, то сможешь даже прочесть название местности, где зарыты сокровища. Точное указание на нее. Переставь буквы, и они подскажут тебе, где нам предстоит побывать, Я знал куда меньше твоего, когда сделал первую попытку. Пока молчи. Далее я возвращаюсь к самой первой загадке: «В 41 метре от основания я спрятал шесть деревянных ящиков, крытых слоновой костью, целиком пустых, и одно примечательное сокровище, завернутое в грубый холст, на глубине менее 2 метров и, самое большее, 87 метров в разбросе». Как ты думаешь, следует ли нам и для нее переставить буквы? Молчи, не отвечай. Так с чего же начать? Может, с местности, чье название зашифровано в словах «И последняя икона», или попробовать что-то еще? Пожалуй. Только ничего не говори. Я потерял счет попыткам увидеть ответ в этих числах. Сколько раз я бросал думать о цифрах и смотрел на предложения в самом прямом смысле! Я верил, что главное — отыскать основание. Думал, что вскрою его и найду шесть ящиков, покрытых слоновой костью, — пустых, за исключением новых подсказок. И в том же месте я как-то отыщу одно примечательное сокровище, завернутое в мешковину, Я знал, на какой глубине оно лежит.
— Я разгадал ее, — произнес Маллет. — Вторую загадку. Про икону.
— Не может быть.
— Переставил буквы, как вы учили. Их можно по-разному объединить.
Он был прав. Неужели Маллет сумел сам дойти до ответа, который ускользал от меня долгие годы?
— По-моему, было не так уж сложно. Я просто буквы поменял местами.
— Ну так говори.
— У меня живот болит.
— Это не ответ.
— Да, но от этого никуда не деться. Вы готовы, сэр? — спросил он. — Я вас не слышу, мистер Сильвер.
— Для тебя — капитан Сильвер. Да, я готов.
— Хорошо. «And Last Icon» может означать «In Lot Can Sad» или еще «In Sad Not Сап». Я еще не решил, какой ответ правильнее.
— Вот олух. Это же бред. Набор слов, а не название места.
— А как насчет «Sail'd Canton»?
— Нет такого слова — «sail’d».
— Вы просили не слово, а ответ.
— Есть слово «болван». Есть слово «дубина». Есть слово «простак», «размазня», даже «маменькин сынок».
— Вообще-то два слова, сэр. Буквы нельзя ни прибавлять, ни убавлять.
— Не забудем еще о слове «тупица». Все эти слова к тебе подходят. Ия буду добавлять буквы или убирать, как мне захочется, а сейчас мне захотелось составить твой портрет.
— Тогда я сам отсюда уберусь.
— Уберись за борт.
— С чего это?
— С того, что ты размазня, Маллет. Давай убирайся. Я буду писать. Передай капитану «И последняя икона». С тобой нет смысла делиться загадками. Сейчас, поскольку настроение мое паршивое, я буду писать про убийства.
После этих слов Маллет объявил, что больше не мается животом и готов еще что-нибудь съесть, а заодно попросил повторить то, что предназначалось для капитанских ушей.
— Еще чего, — сказал я.
Да, народу за свою жизнь я перебил изрядно. С ударом моей сабли заканчивались тревоги богачей и тяготы бедняков. Я убивал хозяев и рабов, дам и служанок, благородных и простолюдинов. Все были равны перед моим клинком.
Дэви Доусона тоже я прикончил. Он был капитаном фрегата, а теперь лежит на морском дне, кормит червей. Помню Алана Стиви, некогда штурмана, а ныне — лишь груду костей. Еще среди них был Уильям Тюдор, адмирал, который гонялся за мной по семи морям и почти поймал. Но и его я в конце концов утопил. Тебя, друг мой, ждет та же участь.
Кого я только не убивал — англичан, испанцев, французов и португальцев — моряков всех мастей. Все они одинаковы, когда пустишь им кровь — что кучер, что граф, что лакей, что поденщик. Плотник и суконщик, министр и губернатор мало чем разнятся, если ветер свистит у них между ребер.
Ты боишься меня. Потому и не разговариваешь.
Я убивал трусов и храбрецов, изменников и патриотов.
Кто из них тебе ближе? Ответь.
Помнишь, какую песню я любил распевать? «Рома бутылка, пива глоток, я парус поставлю — и в путь — на восток». Ты услышишь ее еще раз, мой молчаливый друг, перед тем, как я тебя вздерну и верну себе корабль. Бьюсь об заклад, ни ты, ни твои братья по крови сюда не сунутся. Слышишь ты, капитан? Давай же, спустись. Я играю открыто. Пистолет и кинжал со мной, а большего мне не надо.
Здесь есть зеркало. В нем отражается человек с рыжей полу седой бородой. Волос у него на скальпе осталось немного (на зеркале корка соли, так что я могу половины не видеть), но и те рыжие. Еще есть внушительный красный нос, который чует сокровища, а значит — им стоит гордиться. Морщинистое лицо походит на морскую карту, только карта эта написана кровью. Есть и глаза, которым довелось видеть сокровище: большие и тоже красные.
Ты боишься этого старика, и боишься правильно, потому что я убью первого, кто войдет ко мне в дверь. Первого, последнего — всякого. Рома бутылка, пива глоток, я всех вас зарежу, и в путь — на восток.
