Второй ключ, как мы уже знаем, означал «Ищи на острове Кэт». Я снова положил корабль на этот курс. Мы бывали там много раз, поскольку эту загадку я разгадал одной из первых, однако мое понимание ответа оказалось неверным. Я исходил остров вдоль и поперек, провел уйму расчетов — всякий раз с новыми результатами — и неизменно возвращался ни с чем. Библейский насмешник не желал сдаваться и не сдавался.
Тем не менее я вспоминаю остров Кэт добрым словом. Должно быть, мы проходим невдалеке от него — я слышу вопли поселенцев. Остров изобиловал всяческими плодами, дикие звери ели у нас из рук, как будто доверяли. Поселенцы, правда, не осмеливались покинуть бревенчато-соломенный форт, чтобы нас поприветствовать, а скотину и припасы держали внутри. Торговать им было ни к чему, поскольку они сами себя обеспечивали. Не знаю, что за племя первым обжило эти места, но им явно больше некуда было податься. Никто больше не принял бы их — все боялись заразиться оспой. Только изредка они выглядывали из-за стен. Лица у них были чернее, сажи, на лбах красовались повязки.
Мы таскали с острова ягнят при первой возможности и всласть пировали, набирали фруктов, сколько могли унести. Остров Кэт — отличное место для высадки, поскольку немногие там останавливались из-за заразы. И если вопли больных немного омрачали веселье, ради климата и пищи можно было их потерпеть.
Сейчас я могу писать об этом острове сколько угодно, лежа в гамаке и поджидая тебя с кинжалом в зубах.
В последний раз мы прорубались сквозь кусты и валежник почти пять дней в поисках знаков, которые могли бы привести нас к сокровищу, и опять ничего не нашли.
Я сверился с подсказкой. В ней не было сказано «Ищи на острове Кэт». Переставив буквы, можно было получить также «No Cat Island» — «Не ищи острова Кэт», что коренным образом меняло дело. Эдварду я ничего не сказал, хотя он и сам был рад убраться оттуда, поскольку провиант подходил к концу и стенания поселенцев стали раздражать не на шутку.
В конце концов мы отчаялись и уплыли ни с чем. Нас носило от берега к берегу, от порта к порту, словно чаек. В этих странствиях протекли мои лучшие годы: что ни день, то новый курс, новая надежда. Казалось, еще один риф, еще одна гавань — и сокровище мое.
Бонс все свои богатства спустил на выпивку. Моему Эдварду пришлись по душе камзолы с серебряными пуговицами. Он покупал трости с дорогими набалдашниками, карманные часы, шелковые платки, треуголки и прочие атрибуты дворянина. После Испании он стал особенно внимателен к своим локонам и стригся всего дважды в год, а перед стрижкой выпивал для храбрости.
К Соломону команда со временем привыкла. Один юный головорез даже объявил его корабельным талисманом, поскольку мы никогда не терпели поражений с тех пор, как он взошел на борт. Правду говоря, мы и прежде не проигрывали, однако я не стал распространяться на сей счет. Джимми и Луис, которые раньше спорили до хрипоты по любому пустяку, ополчились на Соломона. Они его на дух не переносили. Луис не стал к нему добрее даже после того, как Соломон избавил его от сыпи на заднице — пятно было точно карта Шотландии (к ней он тоже не питал теплых чувств). Соломон лечил всех от всего, да и в бою не знал промаха, хотя шпагу вытаскивал только для защиты. Однако вскоре он начал испытывать мое терпение тем, что просился на свободу при каждом заходе в порт.
Твой Сильвер свои богатства не тратил. Он их копил и складывал туда, где мог любоваться ими от зари до зари, пока не пришла пора их припрятать понадежнее. Выбора не было — очень уж много накопилось добра. Он преумножал запасы золота и всего, что блестело, считая буквы в словах, перечитывая загадки и ища ответы, где только можно — а они были просты и очевидны. Теперь я могу так написать. Ответ всегда прост и очевиден, когда его знаешь, не так ли, дружище?
Крови, которую мы пролили за все эти годы, хватило бы на целую реку. Мои похождения достойны записок дьявола. Впрочем, не один я отличился. Даже судья побледнел бы, узнай он о твоих подвигах, Тебя приказали бы вздернуть на перекладине. Хотя не спеши унывать: пусть тебе и не повезет висеть в Ньюгейте, мы с дьяволом не оставим тебя в одиночестве. Полагаю, меня встретят в аду с надлежащими почестями — не каждый день такая персона удостаивает визитом Старого Ника. А еще, друг мой, я подарю свою трубку бесам, а вот этот кувшин — бесенятам, чтобы они мучили тебя по моему приказу. Жду этого с нетерпением. Уж я прослежу, чтобы ты угодил на нижний круг ада, не сомневайся.
Я убью тебя вот этим пером. Утоплю в чернилах. Чтоб тебе век удачи не видать.
Я полюбил золото, потому что был нищ. Я воровал ради куска хлеба. Твои сородичи сделали меня тем, кто я есть, вылепили по своему подобию. Они морили меня голодом, я же обчищал их карманы. Они, добрые подданные короны, убили слепого Тома, и я платил им тем же.
* * *
Снова жар.
Вглядимся пристальнее в подзорную трубу, прежде чем лихорадка возьмет свое. Я вижу корабль, только вышедший из Порт-Ройяла. «Мария» — так назывался этот французский торговец. Мы подняли их флаг, затем поставили фонарь, как у француза, и команда «Марии» зарифила паруса. Мы сделали то же, бросили им в шлюпку тали, а они — нам. «Марию» закрепили линями на грота-брасе. Два корабля встали борт о борт, словно обрученные, а мы — я и капитан-француз — оказались промеж них. Эдвард спустил якорь-кошку, Моряк на французской шлюпке сделал то же самое. В следующий миг мы покидывали с себя французские ливреи. Тут капитан «Марии» осознал ошибку и бросился отдавать команды, но было поздно. Французы уже спустили паруса.
— Я изымаю этот корабль именем Долговязого Джона Сильвера! — крикнул я ему. При этих словах Бонс толкнул гик и сбросил их боцмана за борт.
Был только один способ вырваться из наших силков — поднять кошку и обрубить снасти, но я не собирался ждать, пока капитан «Марии» отдаст этот приказ. Наш перлинь поймал ее за бушприт, и французы оказались на поводке.
Мои люди ринулись на абордаж — по шлюпкам, из пушечного порта в порт. Мы промчались по трапу и начали бойню. Французов кололи шпагами и дырявили из пистолетов. Наших полегло всего двое, а на «Марии» шагу некуда было ступить от трупов. В конце концов остался один капитан, но после того, как он плюнул на Эдварда, мой штурман сделал ему новый пробор в волосах при помощи тесака.
Добычу долго искать не пришлось: под балластом были припрятаны тюки и бочки со всевозможным добром — шелка и шерсть, батист, жемчуг и серебро. Листовое золото. Золотой песок. Масло и перец, зерно и кожи, меха и сало, чулки и благовония. Шляпки, пряжки, башмаки, платья, пуговицы, ленты и перья, вина и сыры, вертелы, иглы, скрипки и снасти. И даже люлька.
И все эти сокровища теперь принадлежали нам.
Эдвард и Джимми, оба навеселе по случаю богатой добычи, отплясывали джигу. Остальные напялили чепцы и платья и изображали дам. Один взялся пиликать на скрипке, другой отбивал ему такт по бочонкам. Мы пили и пели весь день и всю ночь, славя нашу удачу. Потом ребята начали мечтать вслух, как потратят свою долю. Каждый что-то сказал, кроме Соломона. Он сидел на корме, где обосновался с первого дня, и следил за нами.
