— Это вы звонили?
— Да, — ответил Эди и протянул ей конверт надписью сверху, чтобы могла увидеть почерк своего отца.
Елена опустила взгляд на конверт и отстегнула цепочку. Затем, распахнув дверь, предложила зайти, а сама нетерпеливо извлекла из конверта письмо. Прочитав лишь первые строки, заплакала и, ничего ему не говоря, бросилась в одну из комнат.
Эди некоторое время постоял, прислушиваясь к доносящимся из комнаты рыданиям, а потом прикрыл входную дверь и присел на стоящий около шкафчика стул. Ему хотелось пройти в комнату и попытаться утешить ее, сказав, что жизнь продолжается и потому надо надеяться на то, что отец вернется к ней. Но, не зная, как она отнесется к его словам, продолжал сидеть, прислонившись затылком к прохладной стене, чтобы как-то успокоиться самому и унять возникшую в сердце боль за судьбу этой еще совсем юной девушки, которая из-за предательства отца осталась одна в этом многосложном мире.
Вскоре рыдания прекратились, а через две-три минуты Елена вышла в коридор и, еще продолжая всхлипывать, с трудом промолвила:
— Пожалуйста, извините… — и, показав рукой на открытую двустворчатую дверь, предложила ему пройти в гостиную и подождать, пока она не приведет себя в порядок.
Эди, потрясенный увиденным, остался сидеть на прежнем месте. Отчего-то сразу в памяти всплыли слова «Иуды» о своей любви к дочери, ее легкоранимости и незащищенности от лжи и коварства.
«Но в твердости характера ей не отказать, — пронеслось в его голове. — Достаточно быстро для своего возраста она справилась с нахлынувшими тяжелыми эмоциями. А слезы и рыдания — это не слабость, они есть выражение боли за отца и себя, понявшую, что жизнь нанесла ей страшной силы удар. Слезы вообще свойственны всем женщинам: они помогают им обрести равновесие и готовность к действиям… Вот сейчас Елена выйдет из ванной и станет задавать вопросы о своем отце, ведь в его письме сказано, что я расскажу ей о том, что с ним произошло», — заключил Эди и, резко встав, направился в гостиную.
Вскоре туда пришла и Елена.
— Это папа собирает, — пояснила она, увидев, как Эди разглядывает висящие на настенном ковре вымпелы с изображением гербов европейских стран.
— Мне об этом своем увлечении Александр не говорил, — заметил Эди, разворачиваясь к ней.
— Видно, ему не до этого было, — с горечью в голосе сказала она.
— Мы о многом друг другу рассказывали, но до таких подробностей не успели дойти.
— Пожалуйста, присаживайтесь на диван, он удобный, и папа любит на нем отдыхать, — предложила Елена, а сама присела на край стула у обеденного стола.
— Спасибо, он и на самом деле удобный, — произнес Эди, устроившись на мягком диване.
— Папа пишет, что вы друг и можете рассказать о его минских проблемах, — почти дрожащим голосом промолвила Елена.
— Ваш папа здоров и чувствует себя в целом нормально, но так случилось, что он попал в следственный изолятор. Такое может произойти с любым человеком. Вот я, например, туда угодил по причине того, что кому-то из милиции показалось, что я внешне похож на разыскиваемого преступника.
— Так папа в тюрьме? — удивленно вскинула брови она.
— Я же сказал, что в следственном изоляторе, где уточняют обстоятельства его задержания, — ответил Эди, решив поберечь ее нервы.
— А что он такого сделал, чтобы там держать?
— Ножом ранил одного своего знакомого по фамилии Шушкеев.
— Они что, дрались?
— Да. Вы что, знаете его?
— Нет, я не слышала такой фамилии, — удрученно заметила она, глядя влажными глазами на Эди. Потом быстро, словно боясь, что ей могут не дать этого сделать, спросила: — Скажите, а папу могут осудить?
— Мы все будем делать, чтобы такого не произошло.
— А мне дадут с ним встретиться?
— Елена, обещаю вам помочь, но попозже.
— А когда? — почти плача спросила она.
— Я скажу, когда это будет возможно, но только вам надо быть сильной и терпеливой.
— Разве папа не говорил, что я сильная?
— Говорил, что вы красивы и занимаетесь каратэ, но он ошибся, — тепло сказал Эди, вызвав на лице девушки растерянность. Но тут же продолжил: — Вы не просто красивы, а ослепительно красивы. Про каратэ я и так понял, увидев ваши кулачки. Только непонятно, где вы занимаетесь, ведь все секции власти закрыли.
— Меня папа тренирует, а совсем недавно познакомилась с одним парнем, который тоже увлекается восточной философией и единоборствами.
— Елена, с этими философами нужно быть аккуратней. В последнее время появилось много лжесэнсэев
[68], выучивших приятные для слуха японские названия ударов и защиты предплечьями.
— Даниил рассказывает, что тренировался у какого-то японца.
— Вполне возможно. Говорите, недавно познакомились? — спросил Эди, которому неожиданно пришло в голову, что он мог и специально втереться в доверие к дочери «Иуды».
— Да, перед самыми каникулами. Даниил приходил в наш институт по каким-то делам.
— И, конечно, увидев вас, захотел вновь и вновь туда приходить.
— Откуда вы знаете? — удивленно вскинула брови Елена.
— Догадался, иначе такая серьезная девушка, как вы, не стали бы с ним общаться. Скажите, конечно, если хотите, чем он, кроме каратэ, занимается?
— Он рассказывал, что окончил какой-то военный институт, я название не запомнила, но служить в войска не пошел. Учится в аспирантуре, в следующем году собрался защищать диссертацию. Да, Даниил еще рассказывал, что ездит за границу по научным делам.
— О, кажется, он весь положительный и вы о нем уже многое знаете.
— Только что он сам рассказывает.
— А как его фамилия?
— Фамилия у него редкая, я еле запомнила — Сафинский.
— И Сафинский ничего у вас не спрашивает, смотрит только в глаза? — пошутил Эди, чтобы скрыть свое волнение от этой новости.
«Надо же, как у них все организовано! Куда ни сунься, повсюду их щупальца», — в мгновение ока пронеслось в его голове.
— Почему же, спрашивает, — услышал он голос Елены. — Буквально вчера интересовался папой, мол, чем он занимается и будет ли против нашей дружбы.
— И, конечно, был сражен вашим ответом, что Александр — известный во многих странах и столицах специалист своего дела, знающий иностранные языки?
— Вы опять меня удивляете! — воскликнула Елена, заинтригованно взглянув на Эди.
— В этом нет ничего удивительного, просто я почувствовал, что парень хочет вам понравиться.
— Это я заметила, правда…
