Третью касту составляют заключенные, принявшие какую-нибудь должность лагерной администрации. Блатные их называют «козлами», а администрация — «активом».
Четвертой кастой являются «петухи», они же «опущенные», «пидеры». Имейте в виду, к ним нельзя прикасаться, что-либо от них брать. Если увидите, что под кроватью или около параши лежит арестант, ни в коем случае не заговаривайте с ним из соображений жалости или справедливости, держитесь от такого субъекта подальше, иначе можно «зашквариться», то есть оскверниться, а это в вашем положении — срыв задания.
Вообще-то, я рекомендую вам в первые часы пребывания в камере просто присматриваться к тому, что вокруг происходит, и помалкивать. Это даст возможность узнать, в какую хату вы попали. Если она правильная, то и порядки в ней в основном те же, что и у правильных людей на воле. Пришел с дальняка, то есть из туалета — помой руки. Садишься за стол — сними лепень, иначе пиджак. Когда кто-нибудь ест или все слушают музыку, нельзя пользоваться парашей. Также нельзя свистеть — насвистишь срок. Нельзя без особой нужды рассказывать обитателям другой хаты, что происходит в твоей.
В неправильной камере, — разъяснял Иван Петрович, — может быть довольно агрессивная публика, представляющая тюремный закон как власть физически сильного над слабым и потому играющая в тюрьму, полагая, что выполняют ее закон. На самом же деле они нарушают этот закон и за это могут когда-нибудь жестоко поплатиться, поскольку один из его постулатов гласит, что пришедший с воли человек чист: там он мог быть, кем угодно и творить, что угодно. В местах же лишения свободы он начинает новую жизнь, в которой обязан проявить свои и хорошие, и плохие качества, что, несомненно, явится мерилом его оценки и отношения к нему зэковской массы.
— Выходит, при необходимости камерным плохишам об этом можно будет подсказать, — заметил Эди, улыбнувшись.
— Могут не воспринять, да к тому же возникнет вопрос, откуда вам, интеллигенту, известно о воровском законе? — хихикнул Иван Петрович.
— От моего дальнего родственника, который за кражи и разбой отсидел в общей сложности около тридцати лет, — пояснил Эди, и, уловив при этом недоверчивые взгляды специалистов, добавил: — Это факт, я и на самом деле с интересом слушал его рассказы о жизни на зоне.
— А что, вполне может сработать при определенных условиях, так что берите на вооружение, — посоветовал Николай Петрович.
— Некоторое представление о том, что происходило там в прошлые годы я имею. В чем проявляется агрессивность этих плохишей в современных тюрьмах? — поинтересовался Эди.
— Все так же издеваются, устраивают прописку, используя различные приколы, — перехватил инициативу Николай Петрович. — Это делается для того, чтобы узнать, какой человек в хату пожаловал: гнилой — не гнилой, слабый духом — сильный, веселый — мрачный, способен ли постоять за себя или сразу готов склонить голову, мол, я ни на что не претендую. Надо помнить, что любая мелочь в отношениях с людьми, на которые раньше не обращал внимания, там может оказаться важной. Даже факт передачи кружки с водой кому-нибудь могут воспринять как шестерничество с вытекающими отсюда последствиями для того, кто так поступил. В тюрьме все непросто. Пословица: «слово не воробей…» здесь — правило жизни: если обещал — обязательно выполни свое обещание, если сказал «морду набью» — набей не откладывая. Лучше же всего — не обещай и не угрожай, а молча сделай. И еще, не играйте в карты, вам это ни к чему, вы интеллигентный человек, который оказался в тюрьме случайно и не знаком с азартными играми.
— Даже, если со студенческих пор прекрасно знаю буру, секу, могу три туза себе, а три короля другому раздать?
— Как бы то ни было, только в исключительных случаях, — ответил Николай Петрович, оценивающим взглядом окинув Эди. — Обыграть тюремных виртуозов с их краплеными картами невозможно, а вот нарваться на драку и последующую разборку — да, но это вам выбирать. При всем том надо понимать, что без обострения ситуации вы не сможете заполучить необходимые позиции для влияния на сокамерников.
— Товарищу наверняка придется прописываться, чем и можно воспользоваться в этих целях, — вновь включился в разговор Иван Петрович.
— Да, это верный и прямой путь к ссоре, — задумчиво промолвил Николай Петрович. — Но мордобой, товарищи, не дай бог.
— С этим у него больших проблем не должно быть, — неожиданно произнес Артем, бросив многозначительный взгляд на руки Эди.
— Это хорошо, если наш интеллигент сможет приручить камеру, все остальное несколько упроститься, — весело отреагировал Иван Петрович.
— Есть много и других вариантов обретения камерного авторитета, например, знание уголовного законодательства, оказание помощи заключенным в подготовке документов в инстанции, консультирование их о линии поведения при допросах, — недовольным голосом заметил Николай Петрович.
— Полностью согласен, такая линия даже более эффективна, чем мордобой, — поддержал его Иван Петрович. — А если при этом еще какие-нибудь музыкальные наклонности, к примеру, игра на гитаре, исполнение блатных песен… все это дало бы хороший эффект.
— В самодеятельности участвовал, кое-что спеть смогу, например, «Я помню тот Ванинский порт», — пошутил Эди.
— У вас хорошие задатки для нашего варианта, но в интеллигенты вы лучше подойдете, — заключил Николай Петрович.
После этой фразы Артем, окинув взглядом собеседников, как бы спрашивая, останавливаемся ли на последнем варианте, позвонил генералу и сообщил о готовности доложить по операции в Минске и согласовании легенды.
— Товарищи, он ждет нас в двенадцать ноль-ноль, а согласованный нами рапорт немедленно.
— У нас еще целых полчаса, — сказал один из специалистов, взглянув на часы. За это время мы успеем сходить к себе, вкусить по бутерброду и подняться к генералу.
— Хорошо, встречаемся в приемной через двадцать пять минут, но по пути к себе прошу занести в приемную генерала этот рапорт, — произнес Артем, протягивая специалистам папку с документом. — Он ждет его.
Дождавшись, когда дверь за ними закроется, Артем с удовольствием потер руку об руку и заговорщически прошептал:
— Два момента: первый — у генерала хорошее настроение, из чего я делаю вывод — его сегодняшний доклад председателю Комитета удался; второй — он сказал, что на совещание может прийти курирующий зампредседателя.
— Это хорошо или плохо? — спросил Эди.
— Обычно операции, в которых сотрудник подвергается значительному риску, лично контролирует председатель, этим и объясняется вызов к нему моего шефа. И участие в предстоящем совещании зампреда Иванкова продиктовано теми же причинами. К тому же, надо полагать, он хочет и на тебя глянуть, соответствующую ли кандидатуру подобрали. Так что будь готов к любым вопросам.
— Я готов, но еще больше готов вернуться в Крым: если бы ты знал, какая девушка там меня ждет, — мечтательно промолвил Эди.
— Ничего, после трех недель камерной жизни она будет тебе казаться ангелом, — улыбнулся Артем.
