— Хорошо, даже не подумаю. Только скажите: Саша достойно держится в камере?
— Очень достойно, — сдержанно произнес Эди. — Александр очень волевой человек, он не склонился ни перед блатными, ни перед администрацией, но страдает от того, что оказался в тюрьме. Считает, что его участь зависит от того, как поведет себя Шушкеев.
— Уточните, пожалуйста.
— Имеется в виду, что если Шушкеев не станет его обвинять и требовать строгого наказания, то ему могут дать небольшой срок.
— Вы с ним обсуждали такие вопросы?
— Обсуждали, но он какой-то схематичный, отчего я не всегда его понимал.
— Что имеете в виду, когда говорите, что он схематичный?
— А то, что постоянно поучал: это сделай так, а это так. Выходит, он чего-то боялся?! Такой вывод напрашивается сам по себе. Даже могу допустить, что он не обо всем мне говорил. Секретничал, что ли? Вот приеду и спрошу, что за секреты он прячет от меня. Пусть выложит, если хочет со мной дружбу вести. Хотя, с другой стороны, на хрена мне его секреты? Лучше я вообще к нему не поеду. Не дай бог, исподтишка пырнет ножом, как и Шушкеева.
— Вы думаете, Саша ранил Шушкеева из-за каких-то секретов? — спросил Моисеенко, никак не отреагировав на последние слова Эди.
— Александр говорил, из-за пьянки, и я ему верю, потому что он очень переживал за свой поступок. Даже просил у него прощения.
— Просил прощения? — удивленно переспросил Моисеенко, глянув на Марка. — Но как это ему удалось?
— В записке, и все дела.
— А как передал?
— При желании и наличии денег из тюрьмы или в тюрьму можно передать не только записку, но и атомную бомбу, — буркнул Эди, вызвав у Моисеенко и Марка искренние улыбки.
— А кто ее передал Шушкееву, он же в больнице?
— Юра, — с гордостью промолвил Эди.
— Он это сделал бесплатно?
— В наше время бесплатно работают только олухи, — прыснул Эди.
— Вы опять правы. Все имеет свою цену. Скажите, а вы могли бы вытащить Сашу из тюрьмы?
— Он же не малява, чтобы положить в карман и вынести за решетку? — в тон ему ответил Эди.
— А если серьезно задаться такой целью?
— Если серьезно, то не знаю.
— Даже если заняться этим за очень большие деньги, подключив своих приятелей из числа блатных?
— Ума не приложу, как это сделать. Надо подумать. Может быть, переговорить со Справедливым.
— Он кто?
— Воровской авторитет. Он сидит в том же изоляторе, что и Александр.
— Интересно, интересно, — заметил Моисеенко. — А вы с ним можете переговорить?
— Это небольшая проблема. Мой адвокат что-нибудь придумает. Проблема в другом — им почти невозможно управлять.
— Деньги он любит?
— К ним у него трепетное отношение, — хихикнул Эди.
— Тогда с ним надо разговаривать на языке денег, — вновь пошутил Моисеенко.
— Это эффективный язык, — весело сказал Эди.
После этого, переглянувшись с Марком, Моисеенко спросил:
— Эди, а вы знаете, что привезли от Бизенко?
— Знаю, Александр говорил, что это редкое лекарство, за которое я получу премию. Но вы, видимо, решили отделаться рестораном и этими странными вопросами. Сами жмотничаете, а Сафинского называете жлобом, хотя он без всяких эмоций ремонт за свой счет сделал в квартире Александра.
— Эди, не волнуйтесь, в Минске вам передадут большую сумму за это лекарство.
— А он говорил, здесь дадут, что-то у вас не срастается. Мне деньги нужны…
— Для чего? — прервал его Моисеенко.
— Хочу спортивный зал построить и тренировать.
— Где же будете строить?
— Вот об этом я еще не подумал. Будут деньги, тогда и решу.
— А разве КГБ вам не платит? — неожиданно спросил Моисеенко, уставившись на Эди.
— А-а, ты, сука, опять о КГБ?! Тогда я тебе иначе объясню, мразь. Ты, скорее всего, сам с гэбистами заодно и пытаешься муде к бороде пришить. Ничего не получится, я и Александра предупрежу, чтобы он подальше от тебя, гнида, держался, — с угрозой в голосе произнес Эди. — Как же я сразу не догадался, что ты паскуда, ведь чувствовал, что хитришь, не за того себя выдаешь, да я тебя на мелкие кусочки порву.
Видя разнервничавшегося Эди, Моисеенко даже отодвинулся от столика и, растерянно посмотрев на Марка, спросил:
— Как объяснишь это?
— Просто негатив в нем глубоко в мозгах сидит, и ваш вопрос, касающийся темы о гэбэ, вызывает бурю протеста.
— Ты не ошибаешься?
— Сомнений нет, — утвердительно ответил Марк, мотнув для убедительности головой из стороны в сторону. — Рекомендую завершать, пока у него нервного срыва не произошло. Видите, как разволновался, даже на «ты» перешел. Представляю, что бы сейчас он сделал, будь не под препаратом. Видел я, шеф, в тот вечер, как он бьет.
Моисеенко прервал Марка и, кивнув в знак согласия, приказал:
— Дай ему чаю из термоса, на главный вопрос мы получили ответ. И скажи: он точно ничего не будет помнить?
— Ничего, все проверено. Через десять минут придет в себя, словно после сна, — отчеканил Марк, доставая из стоящего около кресла чемоданчика небольших размеров термос в кожаном чехле.
«Слава богу, игре приходит конец, а то от напряжения голова и тело одеревенели», — подумал Эди, делая первый глоток теплого, с лимонным привкусом чая из чашки, что поднес к его губам Марк.
«Все, как объясняла Лариса, — пронеслось в его голове. — Надо эти десять минут отдохнуть», — решил он, опуская на глаза ставшие невероятно тяжелыми веки.
— Что с ним? Почему он не открывает глаза? Твои десять минут уже прошли, — услышал Эди голос Моисеенко.
— Спит. Его мозг такую нагрузку перенес, что, не дай бог, испытать подобное когда-нибудь нам с вами, — ответил Марк из глубины комнаты.
— Хватит, будите, не на курорте, — грубо потребовал Моисеенко.
— Предлагаю не трогать еще хотя бы пять минут, они ничего не решают.
— Нет времени, будите, — приказал Моисеенко, после чего Марк подошел к Эди и хотел было к нему наклониться, но, увидев, что тот открыл глаза, остановился и весело произнес:
— Андрей Ефимович, он проснулся.
— Дорогой Эди, вижу, Москва и девочки утомили вас… Я вам рассказываю о том, как мы будем дружить, а вы, как выяснилось, сны цветные смотрите, — смеясь, заговорил Моисеенко, присаживаясь в кресло напротив.
— О чем вы? — промолвил Эди, удивленно озираясь по сторонам и усиленно потирая рукой затылок, который и на самом деле ломило от пережитого напряжения.
