— Ты допускаешь, что он борется сейчас сам с собой?! — заинтригованно спросил Артем, дождавшись окончания монолога Эди.
— А что ему остается делать, как не думать об этом, ведь речь идет о его жизни и смерти. Что касается валюты, то он наверняка в ближайшее время назовет всех, кто не имеет отношения к его шпионской деятельности. В данный момент в его голове идет процесс вычленения из общей массы фамилий именно таких связей.
— Из всего этого я делаю вывод о том, что ответ Глущенкова должен перевесить чашу весов в пользу склонения «Иуды» к разговору о его шпионаже, — заметил Николай. — Но не переоценивается ли значение этого ответа?
— Эди прав, это обязательно окажет сильное воздействие на психику шпиона. Заставить его принимать какие-то меры с возможным выходом на другие свои связи, если такие имеются, — пояснил Артем. А затем, с сомнением в голосе добавил: — Но стоит ли ему давать время на размышления, ведь он может его использовать во вред нам?
— Вне всякого сомнения, он серьезный противник и данное ему время будет стараться использовать в своих целях. Это не вызывает никакого сомнения. Но в чем плюс такого решения? На мой взгляд, в том, что в это же время он наверняка осознает безысходность своего положения и необходимость искать выхода чтобы жить и хоть когда-нибудь увидеть любимую дочь. К тому же я должен ему рассказать, что скоро выхожу на свободу, и о том, что Юра передал его записку Шушкееву, — на одном дыхании перечислил Эди. И, пока собеседники переваривали им произнесенное, добавил: — Кроме того, представьте, какие впечатления он получит, когда на очередной допрос мы пойдем вместе и положим перед ним фотографии его записок и текстов с тайнописью, расскажем, что все его связи давно находятся под нашим наблюдением, что у нас есть доказательства его шпионской деятельности.
— Хорошо, будем делать перерыв, а завтра с утра продолжим, — согласился Артем, — но, как я понимаю, сначала нужно тебя вернуть в камеру.
— И обеспечить «Иуду» самым надежным конвоем и круглосуточной охраной камеры, чтобы нераскрытые друзья Справедливого ненароком не увели его куда-нибудь, — предложил Эди.
— Сейчас переговорю с Карабановым и заодно решу вопрос с переводом Виктора в другую камеру, — произнес Николай, поднимаясь из-за стола. Затем, глянув на Эди, сочувственно выдавил из себя: — И скажу, чтобы тебя отвели в камеру.
— А у нас есть другие варианты? — хихикнул Артем, взглянув на Эди.
— Есть, к примеру, тебя туда отправить, — сострил мимоходом Николай, подмигнув Эди.
— Да меня «Иуда» там сразу же удавит, ты же видел, каким хлюпиком я выгляжу на его фоне, — отпарировал Артем.
— Не знаю, как «Иуда», но блатные точно прибьют за твой несносный характер, — полушутя-полусерьезно бросил через плечо Николай, уже находясь у самой двери.
— Спасибо за откровенность и холодный душ, Коля. При тебе даже пошутить невозможно, — успел вымолвить Артем, широко улыбаясь, до того как тот открыл дверь и скомандовал Лукашову сопроводить заключенного в камеру.
Глава XV
Возвращение Эди в камеру вызвало со стороны его обитателей громкие возгласы и пожелания не склонять головы перед мусорами. Особенно старался Слюнявый, которого в предыдущий день почему-то вообще не было слышно — то ли болел, то ли Долговязый попридерживал. Зато сейчас изгалялся так, что за его криком, порой переходящим в визг, остальных не было слышно.
Эди в знак благодарности покивал в разные стороны, изобразив на лице улыбку, и, не обращая внимания на шутовские выходки Слюнявого, прошел к себе, где на тумбочке, к своему удивлению, увидел кем-то припасенный для него обед. Чтобы как-то отреагировать на это, он демонстративно наклонился к тумбочке и негромко сказал:
— Вот спасибо тому, кто вспомнил о моем желудке.
— Это я, — услышал он голос Виктора, который до того лежал с закрытыми глазами.
— Благодарю, не ожидал, — улыбнулся Эди.
— Ты у нас теперь круче любого крутого. Даже мусора обломались. И потому мне не западло тебе помочь, хотя среди блатных это не поощряется — считается подхалимажем.
— Чего же вы себя подставляете, они вроде не прощают такие поступки?
— Я живу по своим правилам. Они мне не указ, к тому же насмотрелся на то, как ты посылаешь на три буквы и их, и ментов.
— Мне ничего другого не остается, как этим и другим кричать, что я не тот, за кого вы меня принимаете.
— Это у тебя здорово получается, хотя никто из них не верит, что не ты инкассаторов замочил. Так что жди, не сегодня, так завтра предложений от блатных. Они там что-то готовят.
— Говорите уж прямо, что именно.
— Скорее вытащат на встречу с паханом, а он скажет.
— Со Справедливым?
— Да, с ним. Они узнали, что тебя должны скоро выпустить и очень удивились. Потому и хотят узнать о твоей крыше, чтобы воспользоваться ею для решения каких-то своих проблем.
В этот момент со скрипом открылась кормушка, и кто-то невидимый крикнул, чтобы Виктор выходил с вещами, что вызвало у него раздражение и он резко присел на койке со словами:
— Вот падлы, ведь обещали не переводить.
— Видно, кинули вас, — заметил Эди, снимая кроссовки, чтобы прилечь.
Тем временем Виктор схватил в охапку свои пожитки и направился к выходу, бросив напоследок короткую фразу:
— Мы еще увидимся.
Эди отвечать не стал.
Через пару минут к нему подошел Долговязый и спросил, мол, как дела и не было ли давления со стороны администрации. Эди пояснил, что его адвокат написал протест и сейчас руководство разбирается с нападавшими надзирателями, которых, скорее всего, выгонят со службы.
— Ну, интеллигент, ты ваще! — только и выдавил из себя Долговязый и, растянув рот в улыбке, направился в свой угол, насвистывая мотив известной песни про Мурку.
Неожиданно откуда-то из неблатного угла послышалось веселое:
— Не свисти, а то срок насвистишь.
— Чё сказал? А ну покажи свою харю, остряк, чтобы я в нее плюнул, — ощерился Долговязый и остановился, как в замедленном кадре. Затем, неуклюже подтянув согнутые в локтях руки пальцами в растопырку к груди и развернувшись вполоборота в сторону, откуда донесся голос весельчака, прошипел, шаря глазами по койкам, — Где ты, падла, нарисуйся, ты понимаешь, на кого дух тянешь? Да я тебя сейчас в парашу окуну и вытащить забуду.
— А тише нельзя, а то голова и так раскалывается, — резко крикнул Эди, высунувшись из-за спинки койки. И, убедившись, что его крик произвел должное впечатление на участников гвалта, подвинулся к тумбочке с обедом. Нужно было хоть для вида поесть. Благо он мог часть еды переложить и в чашку Бизенко, проявляя в свою очередь заботу об отсутствующем соседе.
Долговязый же, осаженный криком Эди, погрозил неизвестному огромным кулаком и зашагал к себе, увлекая за собой только что выскочившего на середину камеры Слюнявого, успевшего к тому времени порвать на себе для устрашения сокамерников видавшую виды майку.
