— Об этом генерал попросил Маликова, как только ознакомился с записью твоей беседы с «Иудой», — вставил свое слово Николай.
— Прекрасно, — заметил Артем, бросив на него вопросительный взгляд. — Такую задачу я своим еще вчера поставил. Они вместе с 5-м Управлением этим занимаются. Так что необходимый материал будет. Главное, здесь отработать все как надо.
— Постараемся, — коротко сказал Эди и направился к выходу, пригласив следовать за ним Николая и двух специалистов.
Через несколько минут они пришли в камеру к «Иуде». Их появление он встретил сидя за столом, на котором лежала кипа исписанных мелким почерком с двух сторон листов бумаги. На приветствие Эди ответил коротким «здравствуйте» и, вопросительно оглядев его спутников, устало произнес:
— Вот, как и требовали, отписался по всем пунктам крупными мазками.
— Правильно сделали, Александр, — отметил Эди, присаживаясь с коллегами за стол. — Это серьезный позитивный шаг с вашей стороны и он будет учтен на будущее.
— Остается только надеяться, — выдавил из себя «Иуда», пристально глянув в глаза Эди, словно пытаясь увидеть в них искорки лукавства.
Эди, понявший значение этого взгляда, промолвил:
— Александр, надо надеяться и работать.
— Я так и делаю.
— Вижу и радуюсь этому, — подчеркнул Эди. И тут же, сообщив «Иуде», что сегодня убывает в Москву по известным тому делам, попросил сделать микропленку с текста одного из написанных им листов.
— Понял, хотите зафиксировать процесс подготовки пленки, — предположил тот, бросив взгляд на Дмитрия с видеокамерой.
— Да, чтобы исключить ошибки, когда будем это делать сами. Наверняка у вас имеются какие-нибудь свои заморочки, — подтвердил его догадку Эди.
— Хорошо, только для этого нужны вещи из моего кейса.
— Сейчас будут, — сказал Николай, доставая из портфеля фотоаппарат и пленку.
Закончив через полчаса процесс съемки, изготовления микропленки и ее упаковки, «Иуда» спросил:
— Эди, если можно, ответьте на один вопрос.
— Какой?
— Глущенков арестован?
— В этом просто нет надобности. Мы его и так неплохо знаем, но тем не менее, когда впоследствии будете детализировать ваши записи, отразите все известные вам его достоинства и дела, не забудьте о целях и содержательной части поездки в Ленинград.
— Эди, думал, не скажете… — удивился шпион и, кивнув в знак благодарности, добавил: — Что касается этого типа, можете не сомневаться, все напишу.
— Как видите, сказал, чего скрывать, мы же теперь в одной лодке, — заметил Эди.
— Скорее на галере — я раб, а вы рулевой, — нашел в себе силы пошутить шпион.
— Аллегория безрадостная, к тому же не отражает реалии социалистической формации, — улыбнулся Эди и, не давая шпиону отреагировать на свое замечание, сказал: — Александр, покажите, пожалуйста, коронку.
— Для чего, ведь вы же смотрели, под ней ничего нет? — спросил «Иуда», извлекая изо рта коронку.
— Нужно сделать забор проб запаха и слюны.
Иуду это не удивило, наоборот, внешне искренне он произнес:
— Начинаю проникаться уважением к вашей службе. Надо же, и это учли.
— Вы знали, что, возможно, понадобятся такие пробы, и молчали? — спросил Эди, в свою очередь уткнувшись взглядом в его глаза.
— Откровенно говоря, мне не приходилось даже слышать об этом, но тем не менее разделяю вашу предусмотрительность. В жизни всякое бывает, — спокойно ответил шпион. — В таком случае продумайте, где вы будете хранить пробник.
— А вы, что предложите?
— Решайте сами, ведь вы же думаете, что в нем лекарственный препарат и потому не должны пытаться его куда-нибудь прятать. Повезите среди предметов личной гигиены. А будете звонить Моисеенко, скажите, что привезли лекарство от саркомы.
— Спасибо, а почему именно от саркомы?
— Если какое-нибудь другое, то зачем мне надо было его так основательно упаковывать.
— Хорошо, подумаю, как поступить, — сказал Эди, размышляя над тем, а стоит ли на самом деле упоминать о саркоме. — Ведь можно же сказать, что привез лекарство для вас.
Иуда же, уловив, что Эди не понравился вариант с уточнением лекарства, промолвил:
— Эди, можете в удобной для вас редакции изложить мою просьбу, но только надо иметь в виду, что она должна объяснить, почему у вас не вызвала вопросов такая необычная упаковка лекарства.
— Так и сделаю, — заметил Эди, глянув на то, как специалисты завершают свою работу.
Скоро они ушли, захватив с собой собранный материал и вещдоки. После этого Эди внимательно прочитал записи «Иуды», находя их достаточно откровенными и отражающими реальные события. Несомненно, они требовали детализации, о чем тут же было сказано шпиону, как и то, что ему придется это делать вместе с Николаем.
Затем Эди попросил «Иуду» рассказать подробно о себе, своих родителях и дочери, поделиться информацией, которая, на его взгляд, может ему понадобиться при общении с Сафинским и Моисеенко.
«Иуда» не торопясь, словно на исповеди, рассказал обо всем, что попросил Эди. Единственный раз, когда речь зашла о дочери, его голос сорвался и ему потребовалось некоторое время, чтобы продолжить.
— Эди, я все буду делать, что бы вы от меня не потребовали, но для этого мне надо знать, что судьба моей дочери не будет исковеркана из-за меня, — волнуясь, попросил он. — Я преступил закон, и мне нести ответственность, но только Леночка не должна об этом знать и страдать, ведь она ни в чем не виновна. Все эти дни и ночи я только о ней и думаю. Эди, прошу вас, привезите фотографию, где мы сняты с ней вместе, а если можно, пусть хоть несколько строк черканет, это укрепит меня.
Эди слушал этого взволнованного человека, будучи отчего-то уверен, что тот говорит правду.
В таких случаях иначе и не могло быть, ибо он говорил, как в последний раз, будто в следующее мгновение должен был положить голову на плаху. Это были слова родителя, осознавшего, что своими действиями поставил под удар своего ребенка, которого искренне любит.
«Да и как можно не любить, коль он есть твое продолжение, твоя надежда в завтрашнем дне», — пронеслось в его голове.
— Вот и все, выговорился и на душе легче стало. Не беспокойтесь, я все сделаю как надо. Вы во многом были правы, когда со злостью бросили мне в лицо, что мать Елены со мной убивали те, кто втянул меня в свою войну. Это дошло до меня не сразу, но дошло со всей очевидностью, что именно они сумели разжечь во мне всепожирающий огонь ненависти. И потому я был озлоблен, да и сейчас во мне горит тот же огонь, но его накал, поверьте, благодаря вам стал значительно слабее, поскольку я увидел, как вы, поболее меня избитый коммунистической властью, не озлобились, а нашли в себе силы служить ей и при этом пытаетесь помочь другому, кто не смог справиться со своими страстями.
