Он помолчал, чему-то колеблясь, бросил искоса взгляды на
затихших сотрудников и сказал уже другим тоном:
— Знаешь, лично я человек не совсем сдержанный. Могу и
на хрен послать ни за что…
Я удивился:
— Ты?
— Да, — ответил он нехотя и снова посмотрел на
внимательно слушающих коллег. — Я самый. Только сдерживаюсь. Это вы все
спокойные и респектабельные, а я вообще-то еще та свинья… там, глубоко внутри.
Не раз, бывало, думаю, убил бы этого придурка, а вслух говорю что-нить
нейтральное. А то и комплимент состряпаю для пользы дела. Или подумаю в
разговоре, что я бы тебя, говнюк, в нужнике утопил бы в самом глубоком за такие
слова, а то вообще в такой бы бросил, чтобы стоял в говне по шею, а на тебя все
срали… но улыбаюсь и говорю любезности! Понимаешь, мне нужно сперва над собой
поработать, а то я таких мыслей напередаваю…
Дверь приоткрылась, опасливо заглянула Алёна. Я кивнул ей на
свободные места, она на цыпочках прошла за спинами сидящих, пригибаясь, как в
кинотеатре горбятся, чтобы не заслонять экран, все такая же спортивная, с
широко расставленными и слегка вздернутыми плечами и, главное, в чудовищных
солдатских ботинках.
Ей кое-кто кивнул, но остальные не отрывали от нас взглядов.
Я видел на лицах не просто повышенный интерес, это не сказать ничего, а нечто
такое, что назвал бы тревогой и смущением. Но чему тревожиться преуспевающим
людям, чей бизнес даже в годы спада мировой экономики набирал обороты?
Я по очереди переводил взгляд с одного лица на другое, и все
отводили глаза в сторону.
— Ребята, — сказал я с недоумением, — вы что?
Мы же так радовались каждой новинке! Гордились, что прогресс все ускоряется и
ускоряется, буквально не успеваем ориентироваться в новых девайсах,
выскакивающих на рынок!
Василий Петрович сказал с тяжелым вздохом:
— Это прогресс ускоряется! А мы?
— И мы, — ответил я.
— Но не успеваем, — ответил он раздраженно. —
Трахаться на улице и показывать вагину в транспорте — еще не прогресс. Это и в
Древнем Риме умели. В том-то и дело, что мы все еще в чем-то… древние римляне!
Увеличивать клиторы и выращивать добавочные пенисы — это все то же: «машин
будет больше, а морды будут ширше».
— Погоди-погоди, — сказал я, — Василий
Петрович, ты что же, против таких чипов?
— Я не сказал, — раздраженно бросил он, — что
против! Я просто еще не готов вот так сразу. Я хоть и думаю всегда хорошо, но
иногда… совсем иногда!.. правда-правда, я весь в белом, только вот в какие-то
моменты такую картинку воображение нарисует, что… ну, я не хотел бы, чтобы
кто-то ее видел. Тем более тот, с кем общаюсь и хочу сохранить хорошие
отношения.
Роман поглядывал то на меня, то на остальных, наконец
вставил свои пять копеек:
— Честно говоря, я сперва тоже должен малость
подисциплинировать свои мысли. Речь контролирую, даже если очень хочется
кого-то послать, а вот в мыслях… я бы не хотел тоже, чтобы видели, что… какие
фигуры наворачиваю. И какие этажи строю.
Я сказал ошеломленно:
— Ну и ни фига себе! То все орали насчет скорее бы, а
теперь все отказываются! Вы что, в самом деле?
Скопа ответил рассудительно:
— Мы тогда не видели никаких проблем. Смотрели только
на мгновенные передачи огромных массивов информации, на суперскорость… Ну, как
всегда, видишь только ориентиры, а досадные мелочи замечаешь по мере того, как
подходишь ближе… Ладно, я пошел. Буду думать.
Остальные поднимались молча, большинство так и не сказали ни
слова, что весьма необычно, у нас чаще дым коромыслом от баталий. Одри вообще
исчезла незаметно, но ей достаточно прервать связь или переключить каналы.
— Давай, — сказал я Тимуру. — Ты у нас
главный специалист по грядущему. Только на этот раз постарайся угадать не
будущие профессии, а что придет… или может прийти на смену баймам.
Он ушел, Алёна тоже поднялась, но я остановил ее жестом:
— У тебя все в порядке? А то не видел тебя несколько
недель. Уже тревожусь.
Она улыбнулась насмешливо и с недоверием:
— Правда?
— Клянусь, — ответил я серьезно.
— Что-то в лесу издохло!
— Все шутишь, — сказал я. — Алёна, из первого
коллектива почти никого не осталось. Не больше десятка, даже меньше. А вот ты
всегда рядом. Я это ценю.
Она тряхнула головой, волосы блестящей волной красиво
метнулись из сторону в сторону.
— Я не знаю, — сказала она, — сколько будет
стоит этот чип, но я его куплю и поставлю. Даже если придется отдать все.
— Ради чипа?
— Да, — ответила она.
Я покачал головой:
— Наша команда, как ты успела увидеть, трусит.
Она спросила с насмешкой, повышая голос:
— Я что, уже не команда?
— Ты ее лучшая часть, — сказал я поспешно и вдруг
ощутил, что сказал правду. — Ты в самом деле лучшая. Хоть шеф я, но наш
мир крутится вокруг тебя. Однако даже наши умники, у которых практически нет
подкорки, и то трусят. Ну, не столько трусят, как осторожничают.
— Я не хочу осторожничать, — ответила она.
Я развел руками:
— Теперь вот уже и мне кажется, что эти чипы можно
ставить разве что детям. Даже не школьникам, а младенцам. Хотя, судя по Библии,
и они рождаются уже грешными.
Она улыбнулась:
— Возможности чипов можно заблокировать.
— Тогда зачем?
Она смотрела на меня:
— Ты о чем?
— Зачем мучительная подсадка чипа в мозг, если почти
все, что он даст, позволяют остальные гаджеты?
Ее голос прозвучал едва слышно:
— Ты не поверишь, шеф, но я в самом деле не собираюсь
хоть что-то блокировать. А ты?
Мне послышался в ее голосе вызов.
— Не сравнивай, — сказал я. — Это мне
практически нечего скрывать. А если и есть что-то стыдное, то в самом деле
стыдно за такую мелочь. Вот такой я серый и кругом неинтересный. И я без страха
открою тебе всего себя.
Она не сводила с меня очень серьезного взгляда.
— И я тебе.
Глава 3
Она ушла, я долго сидел в одиночестве, отрубив все каналы
связи и чувствуя себя достаточно хреново. Персональные компы уже достигли
мощности в десять терафлопс, что намного превосходит вычислительную мощность
мозга. Вся сложность была в том, чтобы уменьшить все это до размеров хотя бы
горошины. Тарас и Тимур уверяют, что скоро получим образцы. Это еще не
нанотехнология, но устройство размером с горошину можно пробовать подключать
непосредственно к мозгу.
