3. Nasdaq становится научным обозначением.
4. Ваш тостер имеет сайт его вебкамеры.
5. Фемтотрейдинг не одобряется дейтрейдерами.
6. Луддиты построили отшельническую, замедленную сферу
Дайсона.
7. Люди спорят, когда же будет сингулярность: на 2015-й
или 2030-й наносекунде…
Тимур сказал брюзгливо:
— С такими кадрами до сингулярности еще топать и
топать… Роман, плесни мне еще кофейку!
Роман задумался, возвел очи горе.
— А ты старше меня или в том же ранге?
— Ну вот, — сказал Тимур обвиняюще, — видите?
Потому с такими кадрами даже до коммунизма не дошли, а вы про сингулярность!
— Ладно, — сказал Роман великодушно, — налью.
Я же добрый! В сингулярности все будут добрыми… раз там ничего не будет стоит
денег.
Василий Петрович сказал с мягкой укоризной:
— Ребята, что-то вы не о том говорите… Не можем же мы в
самом деле рассуждать о том, кому жить, кому умереть? Скажем точнее и страшнее:
кому на Земле жить, кому умереть? Даже так: кому на Земле жить, кому уйти под
дерновое одеялко?
Тимур раздраженно буркнул:
— Нам нельзя, мы ж нравственныя, а вот дядя
Толя-водопроводчик не обременен этой херней, он не только будет рассуждать, как
уже рассуждает о политике, медицине и футболе, но и примет меры, кого пускать в
сингулярность, а кого нет. Ему только дай право решать!
Скопа хихикнул:
— Да уж, всех выполет, как сорную траву, кто не за
«Спартак»!
— И тех, — добавил Гулько, — кто в футболе не
разбирается.
Тимур сказал спокойнее:
— Я исхожу из чувства справедливости. Умерли академик
Павлов, Паскаль, Ньютон, Ломоносов, Коперник, Моисей, Будда, Конфуций… а
пьяненький дядя Вася будет жить вечно?
Василий Петрович погрозил пальцем:
— Не передергивай. Во времена Коперника не было шанса
на вечную жизнь. И такой дилеммы не стояло. Но я полагаю, что и сейчас ее нет.
Даже поднимать такой вопрос безнравственно и кощунственно!
Тимур промолчал, я видел, как он опускает веки, чтобы никто
не увидел в его глазах злое несогласие. Василий Петрович все-таки поглядывает
на него с опаской, чувствует, что хотя Тимур — крайний экстремист, но его явная
симпатия к крайним мерам находит понимание у коллектива. К счастью, культура и нравственные
аксиомы, вбитые в нас с детства, не позволяют высказать свое отношение вслух.
Одно дело — подумать гадость, другое дело — высказать вслух нечто, чему
ужаснешься сам.
Но тут сразу же вспоминается анонсированный чип, черт бы его
побрал…
Глава 5
Я перехватил взгляд Алёны, она поглядывает искоса, я вскинул
руку и сделал приглашающий жест. Она поднялась и осторожно прошла за спинами
разговаривающих.
Я похлопал ладонью по сиденью рядом. Алёна улыбнулась:
— Пыль выбиваешь?
— Для тебя, Алёна.
— Становишься, — заметила она, — как Василий
Петрович.
— Борода растет?
— Галантность, — объяснила она. — Вообще не
поняла, из-за чего такая странная дискуссия. Каша у ребят в голове. Винегрет!
Первое — пускать или не пускать политиков в сингулярность — зависит не от нас.
Второе — ставить или не ставить себе чип — решает каждый сам. Никто принуждать,
как понимаю, не будет.
— Верно, — сказал я, — хотя с чипами не так
просто. Принуждать не будут… напрямую. Но мне, как и любому, проще доверять
«прозрачному» человеку, чем закрытому всеми экранами. На бытовом уровне это не
так важно, но вот проголосую я, как и всякий нормальный, только за прозрачного,
если будет выбор. Потому, пускать или не пускать политиков… в политику скоро
будет в самом деле зависеть от голосующих. Впервые будут в самом деле честные
выборы!
Я повел рукой, стол с тортом, шампанским и набором фужеров
подкатил к нам.
Алёна засмеялась:
— Верен себе!
— Я же глава, — сказал я скромно. — Должен
чем-то отличаться. Особенно в глазах женщины.
— Что с тобой? — спросила она удивленно. — С
чего я в твоих глазах стала женщиной? Давай держись, не разочаровывай.
Я наполнил два бокала, один подал Алёне. Она улыбалась,
показывая ровные изумительные зубы, красиво оформленный рот. Вообще ощущение
такое, что даже не пользуется услугами своей клиники, хотя, конечно, таких
женщин уже не осталось, Алёна тоже что-то да делает, вот, к примеру, изменила
грудь…
— Ты куда смотришь? — спросила она с
интересом. — И что там такого заметил, чего не видел?
— Да так, — ответил я и поспешил перевести
разговор на другую тему: — Мне кажется, этот чип становится неким
экзаменом на готовность к сингулярности. А сама сингулярность как приближение
Страшного суда…
Наши бокалы едва слышно сомкнулись, она внимательно взглянула
поверх края фужера.
— Страшный суд, — напомнила она, — произойдет
по зову труб в один день.
— Издали так и будет выглядеть, — согласился
я. — Вообще-то в этом случае Страшный суд будет только для тех, кто
предстанет перед ним добровольно.
— Зато… — медленно проговорила она и, не закончив
фразу, сделала глоток.
Я неотрывно смотрел на ее горло, будто мог увидеть, как
шампанское проходит гортань, спохватившись, сказал:
— Зато эти пойдут дальше.
— В смысле, мы пойдем?
— Верно, — подтвердил я. — А с остальными…
хрен с ними. Вообще-то Судный день в разные века представляли по-разному.
Когда-то: это после трубного гласа ангелов из могил поднимаются мертвецы, а их
спрашивают о прошлых грехах, и одних пропускают в некий рай, других бросают в
топку. Сейчас, к нашему удивлению, Судный день видим почти таким же, разве что
можем смутно увидеть некоторые критерии, по которым будут пропускать в
сингулярность.
Она спросила с интересом:
— Какие же?
Я подумал, развел руками:
— К примеру, просматривают твои воспоминания, рассматривают
грешки. Такие, как прелюбодеяние, пропускают, это все от животного в человеке,
а вот скачивала чужие книги, не заплатив, — это уже преступление самого
человека, а не животного в нем. За это тебя в сингулярность нельзя. Пока что —
в чистилище. Надолго.
Она допила и с достоинством поставила пустой бокал на
столешницу.
— А почему это меня? — спросила она несколько
сердито. — Все скачивали.
Все давно разбились на группки, ведут неторопливые
разговоры. Мне показалось, что с каждым годом мы становимся все ленивее и
ленивее, за жизнь уже бороться не надо, байма успешно расширяется почти без
нашего участия, ряд молодых компаний дерутся за право делать нам аддоны или
хотя бы выполнять мелкие заказы…
