— Честно? — ответил я.
— Ну да, — сказала она с удивлением, — странный
у вас вопрос…
— Почему же, — ответил я, — все правила
этикета построены на том, что нужно говорить не то, что есть, а что нужно в
данной ситуации. Потому официально я люблю водить, как и всякий мужчина, а
также обожаю футбол, пиво и гладиаторские бои на ринге.
— А неофициально?
— Пиво не люблю, — ответил я, — разве что под
настроение и в жару. К футболу равнодушен, гладиаторство и любой экстрим
презираю. Насчет машины… дожидаюсь времени, когда по всем дорогам установят
путевые датчики, как на стоянках. Я предпочел бы серфить в инете, чем держаться
за руль и выискивать щели, куда бы проскользнуть.
Она повернула голову в мою сторону и посмотрела уже
внимательнее.
— А вы изменились, Владимир. Не только внешне.
— Спасибо.
— Куда везете на этот раз?
Я сказал с уязвленной ноткой:
— Вы так говорите, словно я вас всю жизнь таскаю по
злачным местам!.. Могли бы сделать вид, что рады знакомству с новым интересным
человеком. Я сейчас для вас в чем-то новый и, возможно, полезный.
Она с прежней улыбкой покачала головой:
— У нас слишком разные области.
Быстро проехали памятник Гоголю, дальше движение
замедлилось. Она с интересом рассматривала не столько свою сторону, сколько
мою, где за массивной чугунной изгородью, невысокой, чтобы можно перешагнуть,
прогуливаются по бульвару беспечные пары, кто-то выгуливает пуделя, кто-то
сидит на лавочке и лопает мороженое, но главное, что все обнажены до пояса.
Бульварное кольцо вообще стало неофициальным местом, которое
уже полностью под неофициальной юрисдикцией Go Topless Russia. Началось с
инициативы студенток Литературного института, ее охотно подхватили, и вот
теперь, хоть институт на каникулах, москвичи поддерживают прекрасное начинание.
Тамара сказала с интересом:
— Нравится?
— Еще бы, — ответил я искренне.
— Уверены, — поинтересовалась она со странной
ноткой в голосе, — что это хорошо?
— Абсолютно, — сказал я, — на все сто!
Начиная с пещерных времен, мы только одевались и одевались, пока не началась
эпоха хай-тека. И вот тогда-то и пошел процесс обратный…
Она переспросила:
— Вы уверены, что есть связь?
— Прямая, — ответил я убежденно. — Линейная.
Уже не только козе, но и блондинкам понятно, что ради безопасности общества
гражданам придется все больше поступаться личными свободами, не так ли? В том
числе и неприкосновенностью личной жизни.
— Ну… допустим.
— Бурные протесты, — сказал я, — против
установленных камер на перекрестках стихли? Стихли. Нарушителей сразу стало
меньше. И аварийность на дорогах резко снизилась. Стихают и крики тех, кто не
желает, чтобы видеокамеры наблюдали за каждым их шагом в их квартирах и даже в
туалете. Зато общество получает гарантии, что в туалете или в ванной тайком не
мастерят разрушительную бомбу. А если вздумают мастерить, то спецназ вломится и
всех повяжет еще в начале работы.
Она сказала медленно:
— А какая связь с этим плавным переходом к нудизму?
— Тотальное подсматривание, — объяснил я, —
будет меньшим шоком, если человека приучить к мысли, что в его обнаженности
ничего ужасного нет. В том числе и его собственной.
Она поморщилась:
— Не знаю, не знаю. Я все-таки не решаюсь… вот так, на
улице.
Солнце блестит в задних стеклах машин, заставляя нас
щуриться. Тамара опустила фильтр, мимо медленно проплыла вытянутая кверху
каменная часовенка с позолоченной блестящей полусферой, из-за чего напомнила
гордо поднятый фаллос.
Мы свернули в переулок, я деликатно втиснул машину между
«инфинити» и «мерседесом».
— Здесь хороший ресторан, — объяснил я.
— Не вижу вывески, — сказала она.
— Он там, во дворе.
Она хитро прищурилась:
— Что-то для своих?
— Нет, — ответил я честно, — вход свободен.
Но за количеством посетителей здесь не гонятся.
— Значит, дорогой, — сказала она.
— Юристы получают больше, — ответил я.
— Адвокаты, — поправила она. — А зверушки,
которых мы защищаем, нам не оплачивают шикарные обеды.
Глава 4
Зал в старинном стиле, люстры с хрустальными висюльками,
стилизованные светильники на стенах, массивные столы с резными ножками, все
знакомо, только на смену тонкостенным бокалам пришли граненые из перестроенного
стекла, и, когда в них льется струя красного вина, грани вспыхивают, как
драгоценные рубины.
— Давно я здесь не был, — сказал я уныло, —
уже и не узнаю…
— Все меняется быстро, — успокоила она, — не
такой уж вы и старый… Хотя уже под тридцать?
— Двадцать пять, — сказал я со вздохом. — Все
равно много. Больше, чем у плачущего Юлия Цезаря.
Нас бережно и почтительно усадили за уютный стол на две
персоны. Таких в небольшом зале несколько, на каждом по светильнику, что дают
мягкий, стелющийся по столу свет, подчеркивая красоту и роскошь сервизов,
столовых приборов, бокалов, а также изысканной и одновременно роскошной еды.
В центре стола — букет цветов, ничего подобного не видел, да
и все, что мне попадалось раньше, это уличные торговцы с жалкими букетиками в
руках, а здесь будто обворовали главную сокровищницу Ботанического сада.
Мы в полутени, только столешница освещена, как витрина
Эрмитажа. С потолка свисает хрустальная люстра, но множество бокалов, рюмок и
фужеров создают впечатление, что еще одна люстра прямо здесь, на столе.
— Здесь хорошо, — произнесла наконец
Тамара. — Ну, начинайте хвастаться!
Я вытащил карманный ноут, раздвинул на максимальный размер,
включил, на стол спроецировалась виртуальная клава. Тамара с любопытством
следила, как комп проверил меня сперва по отпечатку пальца, потом по сетчатке
глаза.
— Серьезно у вас!
— Еще бы, — ответил я. — Эта работа стоит
около ста миллионов долларов. Потерять было бы жалко.
Официант, что подходил с раскрытым блокнотиком в руках,
вздрогнул и почтительно вытянулся:
— Что… изволите?
— Тамара, — спросил я, — вы что-то выбрали?
Она засмеялась:
— Нет, как и в прошлый раз. Не успела.
— Будете выбирать?
Она повернулась к официанту:
— А что готово прямо сейчас? Мы зашли просто поужинать.
