Он снова задумался. Я сказал сердито:
— Так что тебя волнует, буддист? Вам же все по фигу! Вы
ж на все положили, чтобы иметь положительное настроение.
Роман по-прежнему не менялся в лице, спокойный и довольный,
ответил тем же ровным благожелательным голосом:
— Меня волнует… точнее, начинается дискомфорт с нашей
позицией. Мир в самом деле меняется. А мы?
Я сказал резко:
— Так кто его меняет, как не мы? Такие, как мы?
Скопа прогудел гордо:
— Мы — хайтековцы!
— Я на службе — коммунист, — напомнил Роман
известное изречение Алиева, — а дома мусульманин, так? Я предпочел бы,
чтобы наша байма вошла в историю не как последняя, где мобов крошат почем зря,
а как первая, где… ну, не знаю, начинают действовать какие-то ограничения. Как
они есть в реале. Скажем, законы Нового Человека, который уже и сейчас почти трансчеловек,
а потом войдет в сингулярность.
Я смотрел на них, не веря глазам. Тимур ладно, этому только
дай во что-нибудь вцепиться зубами, здоровяк Гулько просто не подумал, брякнул
и все, но если такую чушь порет и всегда спокойный и даже равнодушный к проблемам
суетного мира Роман…
Я чувствовал, как мои щеки вспыхнули праведным негодованием,
а может быть, даже гневом.
— Вы что, всерьез? — спросил я. — Да никогда
не поверю, что из их затеи что-то выйдет. Не смешите мои тапочки! Запрет на
убивание мобов, надо же… Ах-ах, одни пиксели убивают другие пиксели!.. Как
могут пиксели убивать пикселей?
Роман смолчал, но я видел по его лицу, что смущен, ищет
доводы и не находит. Ни за ту сторону, ни за эту. Правда, я сам еще не понял,
по какую сторону я, одно дело спорить, мы всегда спорим, другое дело — верить в
то, что защищаешь. Гад юрист вовремя сумел ввернуть насчет стремительности
прогресса. При всем том, что в первую очередь мы стараемся как следует
заработать, все же не хочется зашибать на отстое, мы не такие уж и старики,
которым все равно. Конечно, у нас не отстой, но если можно без добавочных
затрат подняться на левел выше…
Я постучал ложкой по столу. В нашу сторону начали осторожно
поглядывать другие посетители кафе. Никто не хочет оказаться вблизи скандала,
все берегут здоровье, трусы чертовы.
— Как генералиссимус, — сказал я властно, —
дебаты временно прекращаю. В смысле, милостиво разрешаю перенести в кулуарню.
— Кулуарня… это что? — спросил любознательный
Тимур.
— Культуртрегня, — предположил Гулько.
— Кулугурня, — поправил эрудированный Роман.
— Дураки все, — сказал Тимур авторитетно. —
Кулуары — это курилка. В старину некоторые несознательные еще курили,
представляете? Дикари…
Скопа вздохнул и вернул в нагрудный карман пачку сигарет.
На выходе из кафе Тимур сказал быстро:
— Шеф, это не дебаты, у меня тут вопрос копошится и
копошится: ты не послал тех юристов в «World Industry Entertainment Games»?
Я бледно усмехнулся:
— Послал, конечно.
— И?
— Они там побывали раньше, — объяснил я
тяжеловесно, — чем у нас.
— Правда? — сказал он обрадованно. — Здорово.
Представляю, сколько им овощей натолкали в сумку.
— Да уж, — буркнул я. — Мясоедова икрой не
корми, дай кому-нибудь пакость сказать. Да еще на законном основании.
С Мясоедовым я познакомился гораздо раньше, чем он встал во
главе фирмы, делающей игры. Однажды я гнал по МКАД, скорость превысил ровно
настолько, сколько разрешает ГАИ: на десять км, то есть сто десять, и вот меня
обгоняет некий сраный «жигуль», весь в грязи, хотя уже две недели нет дождей и
луж, и когда въехал в ряд впереди меня, водитель выбросил в окно бумажку от
бутерброда.
Она порхнула в воздухе, коснулась лобового стекла моей
машины и улетела. Затем наш ряд начал затормаживать, я вовремя это усек,
перестроился, мы обошли соседей, я успел увидеть мужчину за рулем, выбросившего
обертку. Он заранее злобно зыркнул в мою сторону, ожидая брани.
Я ничего не сказал, придурков и хамов на дороге много, да и
следить за движением надо. И через пару минут уже забыл о неприятной мелочи. Но
через неделю случилось продолжение: я выгуливал маминого боксерчика, у нас
дружная компания собачников, уже сложилась и притерлась характерами, как мы,
так и наши собаки. И вот я со своим любимцем пришел вечером на обычное место, а
там с нашими бродит новенький с питбулем на длинном поводке.
Валентина, веселая и доброжелательная, заводила и сердце
компании, воскликнула жизнерадостно:
— А вот и Володя! Теперь наша компания в сборе… Володя,
это Игорь Мясоедов с его веселым Гошей…
Новенький повернулся в мою сторону и с самым дружелюбным
видом протянул руку для пожатия. Я дернулся было ответить таким же привычным
жестом, но узнал хамовитого выбрасывателя бумажек. Рука моя осталась на месте,
а его повисла в воздухе. Наступило неловкое молчание. Все смотрели и не
понимали, меня знают как человека дружелюбного, а любого незнакомого принято
рассматривать, как человека хорошего, пока не докажет свою нехорошесть.
Наконец Мясоедов сказал с вынужденным смешком:
— Ну извини, Володя! Я же не знал, что это ты в том
«опеле»!
Я промолчал, а Валентине и другим, что смотрели и ждали
объяснений, сказал кротко:
— Извините, но я погуляю… в другом месте.
Мой пет не хотел уходить от друзей, пришлось взять на
поводок. Меня провожали недоумевающими и огорченными взглядами.
На другой день узнал, как развивалось дальше. Мясоедова
начали расспрашивать, что случилось, а он, понимая, что такое не утаишь, —
я могу рассказать, как было, — не стал врать и рассказал, что выбросил
бумажку в окно, подумаешь, МКАД огромная, так все делают, у него в пепельнице
уже места нет, забывает вытряхнуть… Конечно, если бы знал, что бумажка так
обидит этого чванистого собачника… или что встретит его именно здесь, в районе,
где купил квартиру…
Константин, серьезный и вдумчивый доцент из универа,
огромный и солидный хозяин крохотной таксы, тогда слушал-слушал да и сказал
задумчиво:
— Словом, если свой — то нельзя, если чужой — то можно?
Мясоедов пожал плечами:
— Ну конечно! Их в Москве двенадцать миллионов.
— Чужих?
— Ну да!
— Это не чужие, — поправил педантичный Константин. —
Это просто незнакомые. Значит, с незнакомыми можно?
— А что тут такого? — спросил Мясоедов,
защищаясь. — Все так делают!
Константин покачал головой:
— Я не выбрасываю бумажки на улице.
— И я не выбрасываю, — сказал Аркадий Георгиевич,
владелец черного терьера.
