— Да ладно тебе, — сказал я. — Позови еще
кого…
— Кого? — спросил он безнадежно. — Все
разошлись… Эй, Алёна!
Алёна уже шла с сумкой через плечо к выходу. Тимур крикнул:
— Алёна, выручай! Мы тут втроем решили было по бабам,
но Роман и Тарас увильнули, подлецы. Остались только мы с шефом, нужен третий.
Будь третьим, умоляю!
Она посмотрела на него с удивлением.
— С какой стати?
Он упал перед нею на колени.
— Неделя была жуткая, стрессовая! Сегодня пятница, так
хочется отдохнуть, оттянуться… Пойдем, Алёнушка, умоляю!.. Иначе нам с шефом
придется туго.
Она посмотрела на меня, я криво улыбнулся.
— А что там будет? — поинтересовалась она.
— Три сладкие кошечки для утех, — сказал Тимур
торопливо, — а главное, можем отдохнуть и пообщаться друг с другом не в
этом пыточном подвале с двумя сотнями компьютеров, от которых схожу с ума!
Она подумала, поморщилась, но кивнула:
— Ладно. Но если покажется скучно, слиняю.
— Сработало! — заорал Тимур ликующе. —
Спасибо, Алёнка! Ты всегда нас выручала!.. Всегда и во всем!
На стоянке Алёна посмотрела на «лексус» Тимура и на мой «хаммер»,
сказала рассудительно, что девушке с ее ростом и особенно бюстом больше
подходит «хаммер». Тимур уличил, что она хочет подлизаться к шефу, Алёна
сказала, что открыл Америку, а как же иначе, всю дорогу только и будет делать,
что лизать. Тимур сделал вид, что обиделся, и вырулил со стоянки на большой
скорости с такими заносами, что едва не расцарапал о ворота крылья.
На ближайшем светофоре нам зеленый, но парочка пешеходов
метнулась чуть ли не под колеса, я едва успел вывернуть руль, выругался:
— Сволочи обкуренные!
Алёна хихикнула:
— Шеф, ты так далек от народа…
— В чем? — огрызнулся я.
— Народ спешит к вокзалу, — сказала она. — Ты
не заметил, как они одеты? Отпускники…
— Идиоты, — прорычал я.
Она сказала безмятежно:
— Шеф, take it easy. Тебе дать волю, перебьешь половину
населения.
Я удивился:
— Что, я такой милосердный? Я бы перебил куда больше.
— Сейчас разгар лета, — напомнила она, —
масса народа еще прикидывает, куда двинуться летом «от-ды-хать», а масса уже
там, в Турции, на Кипре, в Африке, Среднеземноморье, Арабских странах, Израиле…
— На хрена? — спросил я.
Тонкая улыбка тронула ее красиво очерченные губы.
— Для самоутверждения, для чего же еще? Дескать, и я,
как все люди, нормальный, вот и справка, в смысле — фотки, где я на фоне
пирамид, верблюдов и Стены плача.
Мы пронеслись мимо длинного ряда припаркованных у мрачного
здания сверкающих, как драгоценности, автомобилей, среди которых шестисотые
«мерсы» выглядели серыми утками рядом с красавцами «бентли», «роллс-ройсами» и
«мазератти», а через пешеходную дорожку раскорячился громадный ящик из толстого
металла, похожий на опрокинутый вверх дном танк без гусениц и башни: с
облупившейся краской и поржавевший по краям. Мусорная горка уже начинает
пересыпаться через край…
По авторадио жизнерадостно толкали какую-то рекламную хрень,
но я вспомнил, что дебильную рекламу делают не дебилы, а для дебилов, и
переключил на спокойную музыку, но там тут же начались рассуждения ведущих, что
ныне за высокими моральными устоями жизни не видно, потому надо жить проще…
Алёна произнесла с милой улыбкой:
— Рецепт всеобщего счастья: расстрелять всех
несчастных.
Я буркнул:
— Это ты к чему?
— Да просто вам хочется, — сказала она, —
решать все быстро и просто. Вот сейчас обсуждают две мировые проблемы:
голодающих и бездомных, а я бы по «методу Владимира Черновола» скормила
бездомных голодающим. И все решение проблемы!
Я фыркнул:
— Уже и название придумала?
— Я же систематик, — напомнила она.
— Не надо их решать, — сказал я уверенно. — И
бездомные, и голодающие… гм… В общем, это из тех проблем, которые решатся сами.
— Как?
— Наступит сингулярность, — сказал я. — И все
переменится.
— Когда?
— Скоро, — ответил я. — Все говорят о
тридцатом годе.
Я добавил газу, мотор взревел, машина успела проскочить на
желтый за долю секунды до того, как загорелся красный. Надеюсь, камеры не
покажут чрезмерную выше чрезмерного, в смысле, штраф налагают на тех, кто
превысил на десять выше разрешенной, а я обычно ухитряюсь держать на
восемь-девять.
Алёна искоса взглянула на мое довольное лицо.
— А что, — спросила она нейтрально, — ты в
это веришь?
— В сингулярность?
— В сроки.
Я помрачнел, Алёна не просто коснулась больного места, а
стукнула по нему молотком. Всем нам приятно слышать приятные вещи, а
неприятные… ну, понятно. И чем приятнее новость, тем приятнее и человек, ее
рассказавший. Ну вот сказал кто-то из ученых, что бессмертие и сингулярность
будут достигнуты в две тысячи пятидесятом, — мы все обрадовались. Затем
пришел другой, тоже профессор и специалист, сказал, что бессмертия достигнем в
две тысячи сороковом, то есть еще на десять лет раньше — мы возликовали.
Ну, а потом кто-то из ученой братии сказал, что бессмертия,
сингулярности и всего-всего достигнем в две тысячи тридцатом. Это всех нас
привело в восторг. Всего-то рукой подать! И с тех пор мы повторяем только эту
цифру. Две тысячи тридцатый год — век сингулярности. Век полной победы над
природой, век победы над всем-всем.
Две тысячи тридцатый — это потому, что двадцатый год
называть просто неприлично. Ребенку видно, что в двадцатом будет все то же, что
и в этом году. С мелкими улучшениями.
— Знаешь, — сказал я с досадой, — умеешь ты
говорить гадости. Как-то даже неловко после этого просить тебя отсосать,
дорога-то длинная…
Она улыбнулась:
— А мне это зачем?
— Да надо же тебя чем-то занять, — объяснил
я. — Не фокусы же тебе показывать!
Она победно усмехнулась:
— Как видишь, шеф, я опередила. Своевременно приняла
превентивные меры.
— С твоими превентивными, — пробурчал я, — у
меня потенция не восстановится и там, в особняке Тимуровой подружки.
— Девочки постараются, — заверила она. — А
так, конечно, мужчины вечно залетают в облака. Я провела коротенькую выборку по
инету и увидела, что в скорую сингулярность верят восемьдесят три процента
мужчин и семнадцать — женщин. Мужчины не хотят знать, что, если им хочется
сингулярности как можно быстрее, вот прямо сейчас, она не случится раньше, чем
может случиться.
