Она рассуждала верно и строго, я слушал угрюмо и с неохотой.
Да, конечно, все мы знаем по жизненному опыту, что все запланированное
случается с ба-а-альшим опозданием. Стройки затягиваются, в смету никто не
укладывается, и постоянно просят деньги еще и еще. Вот сейчас перескочили через
мост, ничего вроде бы нового, три таких же моста есть выше по течению и столько
же ниже. Но все-таки вместо года этот строили два, все деньги истратили в
первый год, потом добавляли еще трижды, из-за чего в мэрии даже затеяли
расследование…
Увы, сингулярности не будет в тридцатом году даже в случае,
если бы все расчеты показали на тридцатый. Но к черту расчеты, когда имеем дело
с желанием. Потому умом и я не жду бессмертия и сингулярности в тридцатом году,
но если не умом, то…
— А когда человечество жило умом? — спросил
я. — Даже то, что называем умом, всего лишь развитый инстинкт, который
обслуживает наши глубинные рефлексы, темные и звериные…
Она помотала головой:
— Не подводи базу. Все равно сосать не буду. К
сингулярности наверху отношение трезвое. Я имею не наш верх, где выше коры
ничего нет, а верхушку общества. Это мы, ждущие ее в две тысячи тридцатом,
посмеиваемся над прогнозами крупных ученых. Те говорят, что через три тысячи
лет у человека срастутся на ноге большой и указательный пальцы или что через
сто тысяч лет люди достигнут трехметрового роста. Да, хрень, понятно. А еще
ученые!.. С другой стороны, наше правительство, да и не только наше, принимает
планы по развитию инфраструктуры по пятидесятый год, планирует к сороковому
году достичь такого-то объема нефти и газа, меди, угля… Это что, просчет?
Непонимание реалий?
Она требовательно посмотрела на меня, и, хотя я занят был
тем, что играл в шахматку, перестраиваясь из ряда в ряд и обгоняя менее
расторопных, вынужденно подтвердил:
— На Западе тоже принимают похожие планы. И что, у них
нет кучи советников, которые могли бы сказать: ребята, что за хрень, в
тридцатом году мы уже станем энергетическими существами? Нам не нужны будут ни
нефть, ни газ!.. Каждый из нас будет носить в себе термоядерный реактор… да что
там этот примитивный термоядерный, сингуляр будет чем-то особым, намного-намного
более продвинутым! Даже не можем и приблизительно вообразить, какими мы станем!
Но, опять же, неужели в правительстве нет таких людей, которые понимают? Но
если принимают планы по добыче нефти в пятидесятом году, то есть только два
толкования. Либо все ученые, в том числе и занимающиеся сингулярностью,
говорят, что она не случится в указанные оптимистами сроки, либо… нас надувают.
Населению лучше не знать про грядущие страшные перемены.
— А они, — сказала она медленно, — не просто
страшные. Они — ужасающие.
Я вздохнул и пробормотал:
— Ну все-все! Ты меня добила. Теперь даже если сама
предложишь отсосать, откажусь.
Она довольно улыбнулась:
— Все-таки я умница.
— Вот потому и предпочитаем дур, — сказал я.
Впереди автомобили начали резко притормаживать и ползли
медленно и осторожно, а потом так же резко набирали скорость. Я заметил
мигающий маячок на обочине дороге, тоже сбросил скорость, мимо гайцев
промчаться на скорости в сто сорок, когда знак восемьдесят, это слишком уж, но,
когда подъехал ближе, с разочарованием и злостью увидел дорожный трактор,
сволочь, прикалывается, гад, ржет, когда колонна дорогих машин пугливо тормозит
при виде пролетариата…
Далеко впереди автомобиль Тимура сбросил скорость, перешел в
правый ряд, а затем его машина съехала на боковое шоссе, узкое, всего в две
полосы, а еще минут через пять свернула на проселочную.
Мы двинулись следом, и, хотя сбросил скорость до минимума,
нас бросало из стороны в сторону, трясло, машина едва не переворачивалась. Под
нашими ногами стонало, скрипело, жаловалось, ныло, дребезжало, на панели то и
дело выпрыгивало тревожное сообщение о неисправностях, но я уже привык, что
хрупкий организм зарубежника так реагирует даже на местный бензин, игнорировал,
а Алёна уперлась руками и ногами, словно мы участвуем в соревнованиях по багги.
Ряд коттеджей, выстроенных в едином стиле, уже близко, и
дорога перед ними не просто хороша, а вымощена дорогой плиткой, но, пока мы
добрались, я сто раз вспомнил о двух российских бедах и множестве модификаций
этих бед.
«Лексус» Тимура подкатил к воротам, бесшумно начала
подниматься между двух каменных колонн сплошная металлическая стена, довольно
толстая, танком не прошибить, но исчезала наверху под небольшим козырьком, то
ли сдуваясь, то ли накручиваясь на палку, как мокрое белье.
— Нанотехнология на марше, — пробормотал я. —
И всегда первыми пользуются кто?
Алёна улыбнулась:
— А пластической хирургией первыми воспользовались сами
хирурги?
Мы въехали вслед за Тимуром, в это время на пороге
показалась красивая обнаженная женщина с огненно-красными волосами.
Из «лексуса» донесся хохоток Тимура и его голос:
— Фразу, будто полуодетая женщина возбуждает мужчину
больше, чем голая, придумали сами женщины, чтобы оправдать перед нами страсть к
различным шмоткам! Потому Лена гостей всегда встречает… по-честному.
— Да, — пробормотала Алёна, она очень внимательно
рассматривала женщину, — по крайней мере сразу видишь, с чем имеешь дело.
Тимур вылез, сердечно расцеловался с хозяйкой, похлопывая ее
по голому заду и хватая за грудь. Лена лучезарно улыбалась нам с Алёной и сразу
пригласила в дом, где в первую очередь по всем правилам хорошего тона показала
туалетную комнату. Тимур остался обсуждать с хозяйкой некие проблемы, мы с
Алёной вошли в отделанное белым с синими цветочками кафелем помещение с
огромным зеркалом и роскошной раковиной для мытья рук, где на полочках
множество баночек с кремами, тюбиков, щеточек и масса непонятных мне вещей,
если не считать станка «Жиллет» для бритья и коробочки с новыми кассетами для
него.
Во втором отделении комнаты два унитаза, биде и два
писсуара. Я подошел к писсуару, Алёна присела на унитаз, под нею звонко
зажурчало.
Я хмыкнул:
— А чего не в писсуар?
— А надо?
— Показалось, что сможешь…
— Смогу, — ответила она независимо, — но так
удобнее. Как тебе особнячок?
— Просто чудо, — ответил я искренне.
— Даже мне понравилось, — ответила она. — Еще
не поняла, чем, но здесь хорошо. Как я поняла, хозяйка где-то работает
ландшафтным дизайнером?
— Я думал, — сказал я, — она фотомодель.
— В прошлом, — сказала Алёна, мне почудилась в ее
голосе то ли злорадная, то ли мстительная нотка. — Теперь она в самом деле
занимается озеленением коттеджных участков.
— Тогда понятно, — сказал я, — почему так
уютно даже во дворе…
Потом мы помыли руки, касаясь друг друга плечами. В зеркале
мы одинакового роста, только мое лицо мягче, а у Алёны жестокое и решительное
выражение, будто спрыгнула с десантного вертолета и всматривается сквозь
отражение так, словно по ту сторону затаился враг.
