— Только что умер академик Николаев.
Роман охнул:
— Как так?.. Он же вчера выступал с докладом на
семинаре!
— После семинара ему и стало плохо, — сказал
Василий Петрович. — Но принял свои лекарства, отошло. А ночью схватило
сердце. До утра не дожил. Медицина оказалась бессильна…
Роман сказал со злостью:
— Ну почему не заморозить? Чтобы потом, если получится,
воскресить? Ну, не получится — не получится. А вдруг?..
— Вообще-то да, — сказал и Гулько с великим
презрением в раскатистом голосе. — Недоумки. Такая простая вещь не
приходит в голову. Нет, там одни дураки. И пауки в банке. Дерутся за власть,
больше ни о чем не думают.
— Да еще счета в швейцарских банках открывают, —
поддержал Тимур.
Только Василий Петрович покачал головой:
— Пусть не знают, верю. Но, с другой стороны…
Предположим, что знают. И что? Да о крионике и заикаться не стоит. Такое
начнется…
— В смысле?
— Ну, кого замораживать, а кого в топку. Интриги,
скандалы, обиды… И как всегда, это дурацкое: а кто отбирать будет? Так что
проще закапывать всех. С великой помпой, с церемониями и громкими
торжественными словами, что никогда не забудут…
Гулько сказал саркастически:
— А потом тайком выкапывать и на всякий случай
замораживать.
Роман покачал головой:
— Поздно будет. Мозг уже разрушится. Нет уж, это плата
за высокое положение при жизни. В смысле, при власти. Миллионеры смогут
замораживаться втихую. А вот членам правительства это нельзя.
Роман предположил:
— Или за свои собственные деньги.
Тимур вскрикнул в ужасе:
— Ты что? Они ж тогда всю страну разворуют!
— Да ладно тебе… Крионирование не такое уж и дорогое.
— Ну да, а родню, любовниц, любимых собачек и
кошечек?.. Обязательно начнут! Вот тут оппозиция и выведет народ на улицы уже
не с плакатами, а с кувалдами и кирками. Ломать и рушить криогенные камеры. А
рушить будут, уже не разбирая, кто где: нобелевский лауреат, всю жизнь отдавший
науке, или продажный чиновник.
— Ну да, — усомнился Роман. — Оппозиция сама
такая, уже присмотрела себе криокамеры заранее.
— Оппозиция такая же дурная, — заявил Тимур
авторитетно. — Они так далеко не заглядывают. Сперва выведут на улицы
народ, чтобы сбросить предыдущую власть и самим побыстрее сесть на их места, а
потом уже будут готовить места себе.
Василий Петрович сказал грустно:
— Прав был Экклезиаст. Насчет того, что ничего под
луной не ново. Так всякий раз делали египетские фараоны. Всякий раз разграбляли
гробницу своего предшественника, а его набальзамированный труп выбрасывали
собакам, а потом готовили место себе. И все эти знаменитые ловушки, которыми
напичканы гробницы, на самом деле не от простых грабителей, а от будущего
фараона…
Тимур вздохнул, сказал совсем другим тоном, ясно стараясь
повернуть ход разговора:
— Шеф, тут еще один деликатный вопрос…
— Ну-ну? — буркнул я.
— А нельзя ли Гертруде уменьшить зарплату?
— Если народ потребует, — ответил я. — А что
случилось?
— Второй день не выходит на работу, — пожаловался он.
— Что на этот раз?
— Увеличение клитора, — прорычал он зло. —
Зачем ей клитор размером с лягушку, если у нее оргазмы все вагинальные?
— Невежда, — сказал издали Роман громко. —
Сейчас их увеличивают в эстетических целях. Как вон ты мускулатуру.
Тимур запротестовал горячо:
— Ничего подобного! Я мышцы сам накачал!
— Ага, за неделю! И анаболиками восьмого поколения не
пользовался, скажи? Сейчас клиторы так же идут напоказ, как раньше пирсинг в
пупках.
Скопа картинно схватился за голову:
— Совсем опупели! Все опупели. Весь мир опупел. Ну
почему я ничего себе не увеличиваю?
— А надо бы, — обронил Тимур многозначительно.
Скопа посмотрел на него зверем:
— Что? Что мне надо увеличить?
— Размер мозга, — ответил Тимур кротко.
— А-а-а, — протянул Скопа с облегчением. — Ну
ладно, а то я уж такое подумал, извини… Интересно, почему мы все о другом
думаем сразу? Что мы за люди?.. Не-е-ет, нас нельзя на свободу выпускать! Всех
обратно в клетку, всех, всех!
Я пошел к себе в кабинет, крикнул издали:
— Если Гертруда появится, срочно ко мне!
Гертруду в самом деле надо вздрючить, стучало в висках, но
не перегнуть палку, а то уволится. Василий Петрович говорит, что художник она
очень талантливый и зверски работоспособный. Такую надо держать. Тем более что
она из деревни недавно, еще не разобралась, что где-то можно работать меньше, а
жрать и спать слаще.
Хотя, может быть, она думает, что если переспала пару раз с
шефом… ну, пусть не пару раз, то можно филонить? Хотя так даже в деревне уже не
думают…
В приемной Агнесса вскочила и посмотрела на меня сияющими
глазами. Не знаю, что такое закапывают под веки, но смотрят так, будто влюблены
безумно и пойдут за тобой на край света.
— Сиди, — сказал я досадливо. — Что ты
вскакиваешь, как солдатик из мультика.
— Ох, шеф, мне так приятно перед вами
вскакивать! — прощебетала она влюбленно. — Хотите, в любую позу
встану?
— Как-нибудь в другой раз, — сказал я. —
Поглядывай на вход. Как только Гертруда появится на экране, сразу ее ко мне на
ковер.
— Будет сделано, — сказала она. — Что-то
случилось?
Она обеспокоенно проследила за моим взглядом, коснулась
обеими ладонями груди и слегка приподняла обе ладонями.
Я потряс головой:
— Нет-нет, просто задумался.
— О чем? — спросила она опасливо почти шепотом. —
У меня что-то не так? Сиськи отвисают?
— Нет-нет, — заверил я поспешно. — Сиськи
классные. Был бы я дизайнером — лучше бы не придумал. Правда, дизайнер из меня
хреновый.
— Ну вот, только обрадовалась…
— Зато ценитель, — сказал я поспешно, —
высшего ранга.
— Да? А какая оценка?
— На пятерку, — ответил я твердо.
— А по какой шкале?
— Пятизначной, — ответил я.
Она надула губки:
— Значит, в конце пятизначного номера?
— Ну что ты, Агнесса! Не напрашивайся на комплименты
так уж мощно. Я имею в виду пятибалльную. Или даже двенадцать по
двенадцатибалльной. Правда-правда!
